Боборахим Машраб

Огня моих невзгод и мук ни друг, ни брат не стерпят,
А если застенаю вдруг — и супостат не стерпит.

Когда хоть тенью упадет моя печаль на небо,
Взгремит гроза — сам небосвод моих утрат не стерпит.

Когда суть тайн моих сполна поведаю я небу,
Клянусь — ни солнце, ни луна весь этот ад не стерпят.

Когда, не в силах мук стерпеть, влюбленные застонут,
Сам проповедник и мечеть дотла сгорят, не стерпят.

Поведать, в чем моя страда, какая гложет мука, —
Вселенная и в День суда такой разлад не стерпит.

А проповедь читать бы стал я пред людьми в мечети —
Сгорели б все — велик и мал, и стар и млад, — не стерпят.

Усладен слог в стихах твоих, Машраб, — ответ твой ладен, —
Сам Музаффар сей ладный стих, тоской объят, не стерпит.

От любви к тебе сгореть я, одержим тоской, мечтаю,
И своей окрасить кровью я весь мир-мирской мечтаю.

Если же хоть раз позарюсь на чужую красоту я,
Выколоть себе же очи я своей рукой мечтаю.

Если крови моей жаждешь ты, меча ресницы-стрелы,
Мотыльком лететь на светоч я, забыв покой, мечтаю.

Я в степях любви скитаюсь, дикой жаждой истомленный, —
Дай вина мне, виночерпий, пить я день-деньской мечтаю.

Пощади же, чаровница, и с чела сними завесу, —
Изнемогший, я упиться красотой такой мечтаю.

За тебя Машраб два мира позабудет, чаровница, —
Пожалей же, я увидеть лик твой колдовской мечтаю.

При жизни ли влюбленный любимую узрит
Иль будет, изможденный, разлукою убит?

Сжигаем ли гореньем он будет одинок
Иль соловьем весенним он розу истомит?

Усталым, изнемогшим в разлуке я томлюсь, —
Моим очам поблекшим ты явишь ли свой вид?

Сказал я сердцу: «Встречи с любимою не жди!»
А сердце: «Что за речи! Кто ж нас разъединит!»

Мне, кравчий, сердце студит, налей, — да стану пьян, —
Иначе кем же будет мой кубок сей налит?

Любимая, на части мне душу рвет любовь, —
Придешь ли ты? От страсти стенаю я навзрыд.

Машраб, от века муки тебе даны судьбой, —
О, кто ж, друзья, в разлуке мне выжить пособит?

Пойду я к жилищу моей дорогой,
С собачьею сворой затею там вой.

Любимую гостьей узреть хоть бы раз
В убогой лачуге моей горевой!

Нет, лекарь, не вылечить раны любви —
Не сыщешь лекарства от болести той.

Слезами я весь небосвод сокрушу:
Текут мои слезы бурливой рекой.

Мечом твоей злости меня обезглавь, —
Пред кем я еще преклонюсь головой!

Твой локон я вспомню — и буквы нижу
Рейханным узором — строку за строкой.

И если любовь мое сердце сожжет,
Сокрыть ли в груди мне мой пыл огневой!

Она светом лика убила меня, —
Я в теле любимой хочу стать душой.

Машраб, я обрел свою каплю вина,
Я всем одержимым готов быть главой.

Приди ко мне, открой чело, вся моя жизнь — твоя отныне,
Огнем меня дотла сожгло — разлукой сломлен я отныне.

О, как, друзья, спастись от мук? Печален я и бесприютен,
Неисцелим мой злой недуг, и нет мне бытия отныне.

О, многим на земле невмочь от тягот и невзгод разлуки!
Душа исходит горлом прочь, но не со мной друзья отныне!

Боль о тебе — мою беду кому я выплачу в рыданьях, —
В могилу скоро я сойду, боль сердца не тая отныне.

Что ж ты, Машраб, так изнемог, снося лишения разлуки?
Терпеть тебе твой тяжкий рок, не зная забытья, отныне!

Отшельник, не стыди меня, что лик мой, как ожог, горит, —
Так по ночам в пылу огня несчастный мотылек горит.

В твоих нарциссовых очах кровавая таится казнь,
А на рубиновых устах, как кровь, багряный сок горит.

Да, все отшельники подряд — и те в огне любви горят,
И каждый, кто огнем объят, хоть от огня далек, горит.

Машраб, и ночью ты и днем изнемогаешь от любви:
Кого разлука жжет огнем, тот, даже одинок, горит.

Повстречавшись с чаровницей, замер я, плененный, сразу,
Чудным взором поразиться должен был, смущенный, сразу.

И всю ночь, забыв дорогу, я блуждал звездой ночною, —
Лик твой лунный, слава богу, я узрел, влюбленный, сразу.

Как Фархад, от мук печален, я страдал в горах кручины,
Но, кайлом судьбы повален, я упал, сраженный, сразу.

И пока, пируя ночью, ты с другими забавлялась,
Истерзал себя я в клочья, словно помраченный, сразу.

Чем зардеет горячее лик твой пламенной свечою,
Тем быстрей лечу к свече я — гибну, опаленный, сразу.

Если сладкому обету суждено свершиться, верь мне:
Я души моей монету всю отдам, польщенный, сразу.

А увидеть мне случится, как ты пьешь вино с другими, —
Знай: вину тому пролиться — вылью все, взбешенный, сразу.

Лей мне, кравчий, без зарока — сразу дай вина Машрабу:
Жизнь свою в мгновенье ока отдал я, влюбленный, сразу.

О, глаза ее жестоки, — томна, черноброва, — гляньте,
Кудри мускусом на щеки падают лилово, — гляньте.

Столь красивой в платье красном, да с узлом в кудрях прекрасных,
Да с лукавством томно-страстным — ей сдержать ли слово, — гляньте!

Ей красою неземною солнце лишь срамить с луною,
Все падут пред ней одною: сколь чело пунцово, гляньте.

Брови — луков всех жесточе, жала стрел метать охочи,
Ворожбой коварны очи: сколь она бедова, гляньте.

Я, Машраб, томлюсь безгласно, жду любимую всечасно,
Весь в огне сгораю страстно: сколь она сурова, гляньте!

Она меня совсем сожгла своей лукавой красотой,
Прелестен стан ее — самшит.
Серебряной красой чела и статью, светом залитой,
Она всех райских дев затмит.

Ее уста — живой родник для всех соперников моих,
А вот что мне сулит она:
Сто жизней у меня за миг отнимет нрав ее крутой,
И я от мук кричу навзрыд.

И рать разлук со всех сторон тебе, душа, грозит враждой, —
В неведенье не будь о том.
Как лук, согбен мой стан, а стон — пускай он, как стрела, взвитой,
Во вражескую рать летит.

И пусть в любой чертог уйдет, сокрывшись от моих очей,
Спеша покинуть сей предел:
Кто сказочно прекрасен, тот умчится горней высотой,
Как будто быстрым ветром взвит.

И ежели и чист и благ Машраба просветленный слог,
Тут удивленью места нет:
Дан богом его сердцу знак, и ты смирись пред тайной той,
Вовек не ведая обид.

Один, не на пиру твоем, страдалец твой скорбит, рыдая, —
Так мотылек горит огнем — свеча горит, навзрыд рыдая.

О кравчий, дай мне для утех вина — утешь мои стенанья,
А то я на виду у всех, весь кровью слез омыт, рыдаю.

Мой пыл сожжет всю ночь разлук, тьму обжигая жаром молний,
В огне моих сердечных мук весь небосвод горит, рыдая.

В пустыне бед, не чуя ног, среди язвящих жал влачусь я,
О, у любимой нрав жесток, — бреду я, от обид рыдая.

Пусть не узнает, не поймет никто моей сердечной муки, —
Хоть и сожжен страданьем рот, а сердце боль таит, рыдая.

Твой нежный кипарис поник, Машраб, в слезах от козней рока, —
Теперь порвать и воротник души тебе не в стыд, рыдая.

О, я к моей возлюбленной питаю страсть особую:
Нальет мне — хоть и сгубленный, а все ж вина попробую!

И рай не славословлю я с дворцами и чертогами:
Вот заведу торговлю я — продам его с утробою!

И вижу, горемыка я: весь мир — что тьма кромешная,
И в ней ты, среброликая, сверкаешь высшей пробою.

Всегда ханжой-святошею влюбленный порицается, —
Найду стрелу хорошую на злобу твердолобую!

В жар преисподней прогнанный, Машраб рыдает горестно, —
Твоей любовью огненной расплавить ад попробую!

Поиск

Обещала — ждал ее без сна, радость сна былая не пришла,
Высмотрел все очи я сполна — озорница злая не пришла.
Здесь ее любимцы все — она, красотой пылая, не пришла,
Смерть пришла — и в эти времена, смерти мне желая, не пришла.
Мне за жажду страсти вот цена: весь сгорел дотла я — не пришла.

Жду я справедливости — нейдет та, что Судный день собой затмит,
Умер я от горя и невзгод — ей ли ведать боль моих обид!
Всем она верна наперечет, лишь меня неверностью томит,
И ничто ее не привлечет, хоть стенаю я, крича навзрыд, —
Теплым словом всех бодрит она, — ждал к себе тепла я — не пришла.

На чужбине, с чуждыми людьми горестно я дни мои влачу,
Душу хочешь взять мою — возьми, робко покорюсь я палачу.
От лица завесу отними — лунный лик твой видеть я хочу.
Виночерпий, боль мою пойми — дай вина, я хвори излечу, —
Та, что краше вешних роз красна, краше гурий рая, не пришла.

В страшной жажде умер я от бед, — о моя прекрасная, ты где?
Плачу я, участьем не согрет, — солнце мое ясное, ты где?
Зря ищу я твой бесследный след с мукою всечасною, — ты где?
«Тайна, беззаветный мой завет, — призываю страстно я, — ты где?»
Страстью вся душа оплетена, — ждал, терпел, сгорая, — не пришла.

И не зря рыдал я от тревог: та, что краше всех красна, нейдет,
Милости дождаться я не смог — радости моей весна нейдет,
Муки двух миров я превозмог, но напрасно все: она нейдет.
Сгорбился я станом, стал убог, но она все неверна — нейдет, —
Та, которой сладость слов дана, хоть и ждал добра я, не пришла.

О друзья, огонь в душе моей от ее несправедливых слов,
И во мне игра ее очей веру сокрушила до основ,
Истомился в клетке соловей — ворон заклевать его готов,
Видно, ложь была любезна ей — не пришла на мой предсмертный зов, —
Ту, чья суть волшебных чар полна, ждал я, умирая, — не пришла.

Плача, я пришел к ней на порог, а она на помощь не пришла,
Не спросила: «Бедный мой дружок, как, мол, твоя доля — тяжела?»
А была пора — недолгий срок, когда знал я доброту тепла,
А потом — вот горький мне урок — что ни миг, была строга и зла.
Камню она твердостью равна: муча, мной играя, не пришла.

Вот пришла, красуясь и дразня, чтобы меня, горестного, сжечь,
Силы тают день и ото дня — видно, мне дано костьми полечь.
Сеть она плетет вокруг меня — норовит в силок кудрей завлечь,
Горемыку бедного кляня, точит она гибельный свой меч.
Зла она была и неверна: зло меня карая, не пришла.

Если я не буду пощажен, мне моя лачуга бед на что?
Сущий с Ибрагимовых времен мне весь этот дряхлый свет на что?
Рай, что весь красою озарен и теплом ручьев согрет, на что?
Семь небес — весь горний небосклон, выси звезд и ход планет — на что?
Слова не сказав, ждал допоздна, ждал и до утра я — не пришла.

Все себя отчаяньем сожгут, дымный стон мой в День суда узрев,
Удивится весь вселенский люд — сколько от меня вреда, узрев,
Своды мира черными падут, сколь тяжка моя беда, узрев,
Вынесла б она не грозный суд, сколь моя душа худа, узрев.
Смерть мне от разлуки суждена: ждал все вечера я — не пришла.

Все во мне пылает, — остуди, утешенье моих бед, приди,
Все, что хочешь, сделай — не щади, сердце ты мое, мой свет, приди!
За тобой все шахи позади ходят робко след во след, — приди.
Жарко кровь бурлит в моей груди, — ты ко мне, мой самоцвет, приди,
Как зерцало, ты, мой дух до дна в глубь очей вбирая, не пришла.

Ты сказал Машрабу, о аскет: «Приходи-ка поскорей в мечеть!»
«Сядь в михрабе, — дал ты мне совет, — духом будешь праведен ты впредь!»
Но его словам не внял я, нет, и решил смолчать и потерпеть.
Что это за диво! Долю бед утвердить в мечети и не меть! —
Как аскет, молясь, не знал я сна, молча в даль взирая, — не пришла!

О, яви же красу свою жадно глядящим,
Мотыльками трепещущим в жаре палящем!

На молитву мою от тебя жду ответа,
Жизнь моя — это дар всем, любовью горящим.

Твердосердная, нет в твоем сердце участья, —
На бездольных взгляни взором, милость дарящим!

Вспомяни о Машрабе, тебе жизнь отдавшем,
На пороге твоем безутешно скорбящем.

Оставлю Наманган и дом, — кому есть дело до меня?
Умру я в городе чужом, — кому есть дело до меня?

Я в мире хмель любви обрел, кипел я страстью, как котел,
Я этот бренный мир прошел, — кому есть дело до меня?

Любовь горька и тяжела: она, послав мне бремя зла,
Меня безумцем нарекла, — кому есть дело до меня?

И оставаться здесь невмочь, и нету сил уйти мне прочь,
И пыл любви не превозмочь, — кому есть дело до меня?

Страдать ли здесь от жгучих ран, уйти ль обратно в Наманган,
Пойти ль к пределам дальних стран, — кому есть дело до меня?

Как горек этот дол, Машраб, не знают люди, как ты слаб,
Уйти отсюда, но куда б? — Кому есть дело до меня!

Отдать красавиц всей вселенной за твой единый взгляд не жаль,
Презреть за взор твой несравненный всех мудрецов подряд не жаль.

Едва ты глянешь дерзновенно, завесу от лица отняв,
Мне мотыльком сгореть мгновенно, влетев в огонь и чад, не жаль.

Когда лукавишь ты со мною, давая мне фиал вина,
За то лукавство неземное мне чаши всех услад не жаль.

Когда ты даришь, словно кубок, мне хмель твоих рубинов-уст,
Отдать за перлы твоих зубок бесценный перл я рад, — не жаль.

О, если б ты ко мне могла бы прийти, блистая красотой, —
Я отдал бы саму Каабу, — мне никаких утрат не жаль.

Когда бы ты мне повелела всю жизнь мою тебе отдать,
Я пал бы пред тобою смело — мне жизнь отдать стократ не жаль.

И если ты ресницам-стрелам пронзить мне душу повелишь,
Я грудью их приму, всем телом, и пусть меня пронзят, — не жаль.

Когда выходишь ты в гордыне в наряде алом, — я — убит, —
Того, кто, как Меджнун в пустыне, от страсти бесноват, не жаль.

Ты обещала мне свершенье моей мечты тебя узреть, —
Даруй мне чашу единенья, уж раз тебе наград не жаль!

Когда бы хоть один твой локон Машрабу гребнем расчесать,
За локон твой все дать бы смог он — ему любых отрад не жаль.

О, как ты любима мною, — или верь, или не верь,
Сердце, все в крови, — больное, — или верь, или не верь.

В ночь разлуки мои стоны высь небес дотла сожгли, —
Так стенаю я и ною, — или верь, или не верь.

О венец мой славный, встретил я негаданно тебя, —
Шел твоей я стороною, — или верь, или не верь.

По устам твоим тоскуя, сердце рдеет, как бутон, —
Словно роза ты весною, — или верь, или не верь.

Сладкоустая, разлукой ты погибель мне сулишь, —
Горечь мук тому виною, — или верь, или не верь.

Здесь, у твоего порога, был Машраб, да вдруг исчез,
Молнией сверкнув шальною, — или верь, или не верь!

О, как меня томишь ты злом, — когда ж ему конец придет?
Мне ноги вяжешь ты узлом, и как распутать узел тот?

Едва я твой заслышал зов, пошел скитальцем я бродить,
Я свыкся с лаем твоих псов, и кто ж от них меня спасет!

Весь мир в мученьях изнемог, томясь в сетях твоих кудрей,
Но как порвать хоть волосок весь мир опутавших тенет?

Морям любви не знать препон, и рек любви не заградить,
А ты — ты ставишь им заслон, и кто ж, скажи, его сметет!

Ну что ж, обрядом обойди вокруг Каабы всех сердец,
Но сердце хоть в одной груди разрушишь — рухнет горний свод!

Терпи безумие, смирясь, Машраб, ты истиной пленен,
А сокровенной тайны вязь узлы не прочно ли плетет?

О, доколе я, бедняк, буду гибнуть от невзгод?
Ты чужда, и в сердце мрак, за бедой беда идет,
С горем рок меня сопряг, и печалей тяжек гнет, —
Это рока вещий знак иль небес круговорот?
Я умру, и чадный стяг вздох мой надо мной взметнет.

За тобою по следам, страстью сломлен, я бреду,
За тебя я жизнь отдам, — глянь же на мою страду,
Страсть к тебе — мой стыд и срам, — где же я покой найду?
Горький путь Меджнуна прям — средь пустынь терпеть беду, —
За тебя и к смерти шаг — для влюбленного не в счет.

Рок, увы, нас не сведет, я душою изможден,
В страшной жажде высох рот, день и ночь я истомлен,
Вот уже не первый год я от мук утратил сон, —
Неужели не дойдет до тебя мой плач и стон?
Я молю, чтоб не иссяк добрый дар твоих щедрот.

Разве без забот и бед достигают счастья встреч?
Не родится жемчуг, нет, если дождь не будет течь.
Нужен мотылькам не свет, а огонь палящих свеч.
Звучный сказ не будет спет, если вяло льется речь, —
Яд разлук — мой злейший враг, а свидания — что мед.

Страстью я к тебе объят, за тобой в тоске бреду,
За тобой следит мой взгляд — глядя в даль, я вдаль иду.
Я смятен, в душе — разлад, бормочу я, как в бреду,
Кривизну души крушат лишь мечом любви, — я жду!
Все, что живо, — как-никак рок в небытие сведет!