Евгений Кропивницкий

Незабудки на болоте
Расцвели по новой моде:
Оголились до пупа.
А одна, не будь глупа.
Хоть была и некрасива,
Задрала подол спесиво.
Ею был побит рекорд —
И на ней женился черт.

«Вино мстит пьянице»
Леонардо да Винчи.

Дал зарок. Потеха это.
Дал зарок. Пошел в пивную.
Дал зарок. Пропал отпетый.
Не вступить на жизнь благую.

Согласуясь с неким роком,
Мы приводим пьяниц к смерти:
Мы смеемся над зароком.
Алкогольные мы черти.

Скуден день и непогож,
По дорогам рыщет нож:
Эх, достану нынче куш! —
А окрест кусты да глуш.

Вот приспела ночь сама,
Непроглядна ночи тьма:
Эх, зарежу нынче уж! —
А вокруг глухая глушь.

И действительно: /в ночи
Хоть кричи, хоть не кричи/ —
Был зарезан важный муж…
А кругом царила глушь.

Холодно, холодно,
Ноги, как лед!
Холодно, холодно,
Вот тебе, вот!

Вот тебе, пользуйся,
Если ты наг!
Вот тебе, пользуйся,
Так тебе, так!

Мерзни пожалуйста
И холодай!
Мерзни пожалуйста
И пропадай!

Холодно, холодно,
Ноги, как лед!
Холодно, холодно,
Вот тебе, вот!

Подвела часы и брови
И отправилась гулять.
Обомлела от любови —
Влюблена ни дать, ни взять.

У него такое место:
В пиво влил воды — барыш.
Я его теперь невеста,
А его Маруське — шиш.

Все нужно всем, все нужно всем:
Колоши, брюки нужны всем:
Подвязки, юбки и носки.
Кровати, лампы нужны всем.
И чай, и сахара куски,
И керосин — все нужно всем.
И так до гробовой доски —
Все нужно всем, вес нужно всем.

Человек лежал загубленный,
Улыбался.
А убивший, как облупленный,
Вдруг попался.

«Вот, должно быть, это верно он.» —
Так сказали.
Задержали неожиданно
На вокзале.

И убивший — арестованный —
Был отправлен.
И убийцей аттестованный
Обезглавлен.

Опять снежок посыпал
За матовым окном.
Сосед мальчишке всыпал,
Как водится, ремнем.

И вот орет мальчишка,
Орет, орет, орет..,
А за окошком — ишь как
Метелица метет.

Поздно ночью тихо-тихо
Из комода вышло лихо,
Вышло тихо и глядит,
Как в кроватях кто-то спит.

Лихо тихо, тихо ходит
И со спящих глаз не сводит.
Дом большой, квартир не счесть —
У беды пожива есть.

Шасть сюда — так тихо — тихо:
Вот тому-то будет лихо.
И тому. И той… И вот
Лихо прячется в комод.

Продается
Белая коза —
Желтые глаза.
У Смирновых отдается
Дом в наем:
Есть хлевушка,
Погребушка —
Все при ем.

На столбушке
Всем на погляденье
Клеют объявления:
У Макарьевой старушки
Бочка есть,
Есть лаханка.
Так же дранка
Нова есть.

Грабли вилы и лопаты,
Самогонный жбан.
Бородат мужик патлатый
Сидоров Иван.

Говорит мужик патлатый
Сидоров Иван:
«Прибери-ка, дунь, лопату,
«Грабли, вилы, жбан!»

Прибрала она лопату,
Грабли, вилы, жбан.
Спать залег мужик патлатый
Сидоров Иван.

Нега зелени. Вода.
Пятна солнца на алее.
И скамья. Была тогда
Та скамья и те года
Всех других скамей милее.

Летим в пространство на Земле,
Как сукиновы дети.
Гигантский шар летит во тьме
Кромешной в бездны эти.

Куда летим, зачем летим,
Не ведаем, не знаем,
Летим — и все! Пусть не хотим,
А все летим. Но чаем,

Что долетим мы наконец
К какому-то пределу
И будет все-таки конец
Тому, что так летело. —

И уничтожится во прах
Неведомая греза —
Ведь эта жуть, весь этот страх,
Всей нашей плоти слезы.

На шоссе землечерпалка
Рушит землю валко:
Ухает и ахает,
Бухает и трахает.

Неустанно — бойко — скоры
Тяжкие моторы:
Трахают и бухают,
Ахают и ухают.

Беспрерывная работа:
Своевольный кто-то
Ухает и ахает,
Бухает и трахает.

Надоскучили моторы,
Их скворчанья скоры:
Трахают и ухают,
Ахают и бухают.

Не уснуть в домушках люду
Гул идет покуда:
Ухает и ахает,
Бухает и трахает.

Не лейте, черти полосатые,
Помойку делать здесь не сметь,
Противно на нее глядеть,
Не лейте, черти полосатые:
На вас чертей зело дасадую:
Здесь люди ходят, люди ведь!
Не лейте, черти полосатые,
Помойку делать здесь не сметь.

У киоска сер асфальт.
Тускло-зелен ивы лист.
За окном домов кобальт.
Летний полдень серебрист.

Но но радио трепак
С серебристостью вразрез:
— Так и эдак, так и так! —
Как он в полдень этот влез?

Кепку взял, хочу идти…
Прогуляться или нет?..
Все исхожены пути
В продолженье многих лет.

С аппетитом рыбу ели,
«По волнам» фальшиво пели,
Лихо матерились.
Рыбой отравились.

Смертью рыба угостила,
Рыбьим ядом отравила.
Рыбий яд сугубый:
Съешь — и станешь трупом…

Но забыто отравленье,
Новый люд с остервененьем
Водку выпивает,
рыбой заедает.

Загрустил на даче Соловьев —
Нет ему давно ни в чем удачи.
Распугали люди соловьев,
Не поют они теперь на даче.

Небо хмуро, холодно. К тому ж
От дождя смешно намокли дачки.
А какая бездна всяких луж! —
Ну хотя б у этой водокачки.

Вот так май — и нету соловьев,
Распугали сволочи! — Уныло
По панели ходит Соловьев,
Ничего ему теперь не мило.

Его поймали и лупили
На перекрестке у ворот.
И кто они такие были,
Зачем словили и избили
На перекрестке у ворот?

А та, которая встречалась
На перекрестке у ворот,
Та, что ему в ночи отдалась, —
Теперь от смеха содрогалась
На перекрестке у ворот.

Человек на койке спит.
На штанах видна прореха,
Галстук на сторону сбит —
И пиджак с постели съехал.

Человек в усы храпит,
Борода — подобье меха.
На столе фитиль дымит,
Поглядеть — чертям потеха!

Черти шнырят там и тут.
Что ни хвост у черта — жгут.
Потирают лапки черти.

По лицу метут хвосты…
Да проснись, проснись же ты!
Вот заспишься так до смерти.

Лают псы и заливаются
В подворотнях по дворам.
И соседи тоже лаются.
Хари выставив из рам.

Над бараками, над длинными
Нежно светится луна.
Переулками пустынными
Баба крадется одна.

Смрадом тянет от помойницы.
Что чернеет под луной,
А в барачной тесной горнице
Кровью кашляет больной.

Входит баба: — Вот, поджарила
Скушай миленький, мясца.
Уж, я жарила да парила
Для здоровья молодца!

— Мать, собаку есть не нравится,
Но беда — туберкулез.
Неужели не поправиться —
И подохну я, как пес?

Съел собаку и поправился —
И прошел туберкулез,
И как сукин кот прославился —
И довольный произнес:

— Съел собаку я, поправился —
И прошел туберкулез,
Вкус собаки мне понравился,
Гав-гав-гав, я стал, как пес!

Но соседи не пугаются:
— Лаять можем мы не так!
Гав-гав-гав, так разве лаются?
Мать твою! — вот это так!

Все бренно, все невечно
И дан всему предел.
Но мы живем беспечно
Среди обычных дел.

Мы ссоримся и спорим.
Мужей меняем, жен:,
Выдумываем, строим
И лезем на рожон.

Мы страстно ценим вещи:
Комод, бюро, матрац.
Пластинку, чашку, клещи…
Вдруг смерть но шее — бац!

Там светы звездной жути:
Краснеет красный Марс.
А здесь огни и люди
И на эстраде фарс.

Там бездны мировые:
Простор весь звездно пуст.
А здесь? — Здесь тянут выи
На оголенный бюст.

Там ужасы вращений,
Там космос дышет весь.
Здесь водка, угощенье —
И нам уютней здесь.

Прячьтесь в теплые берлоги.
Кто куда, кто куда!
Ветры вьюжны, люди строги,
Ой, беда, ой, беда!

Всюду ветры, всюду злоба,
Не до сна, не до сна!
Всюду призрак смерти, гроба —
И война, и война!

Все же прячьтесь от напасти
Кто куда, кто куда!
Лишь в берлоге тихой счастье…
Ой, беда, ой, беда! —

Доберутся и в берлогу.
Где ж уют, где ж уют?! —
Треснут в шею, сломят ногу
И убьют, и убьют!

Был он юный и влюбленный,
Подарил ей нитку бус.
Ярким солнцем упоенный
Он попал под автобус.

Говорили: как попал он?! —
И росла, росла толпа…
Окровавленный лежал он
У трамвайного столба.

Две луны или четыре?
Я не разгляжу.
Лучше погожу.
Две луны или четыре?
Ближе — дальше, уже — шире..
Цыц ты, тявка! — у-ку-шу!
Две луны или четыре,
Я не разгляжу.

Я качаюсь у заборов.
Надо — упаду,
Но домой приду.
Я качаюсь у заборов.
Затуманил вечер взоры…
Черти — сволочь — спят в аду.
Я качаюсь у заборов.
Надо — упаду.

Вот пристань. И ходко
Идут пароходы;
Моторная лодка
Разрезала воды.

В палатке красотка
И надпись «крем-сода».
И пиво, и водка
И много народа.

У сломанного мотоцикла
Толпа мальчишек и мужчин
Следит за надуваньем шин.
Толпа растет. Она возникла
Из обожателей машин.

Штукатурка облупилась,
Обвалилась штукатурка;
Все строенье покосилось
И крива моя конурка.
И смешна моя фигурка —
Стариковская смешная.
Много пью теперь вина я;
Шляпа старая облезла;
Клочья ваты /тоже знаю/,
Да еще болезнь прилезла:
Мучит насморк, кашель, грипп…
Вот каков я, старый гриб!

На палке пугало торчит,
Пугая воробьев.
Малинник спит и сторож спит —
Геннадий Воробьев.

Рогожа старая — шалаш —
В нем сторож Воробьев.
Как хорошо: малинник наш —
И наш, и воробьев.

Бесшабашно праздные
Бродят парни разные,
Речи их несвязные,
Шутки несуразные,
Действия опасные.

Ходят спотыкаются,
Пьянству обучаются,
Выпив — улыбаются
Или задираются.

Матерно ругаются,
Яростно сражаются,
Морды разбиваются,
После — слезно каются,
В результате маются,
В общем наслаждаются.

Оконце, полотенце
И узкая кровать.
Пошла зачем-то в сенцы
Соседней Катьки мать.

— Коты, коты дерутся! —
/Споткнулся на пути/ —
Ишь, разъярился куцый,
Седому не уйти.

Свалились в драке с крыши —
И кошечка одна…
И катькин хохот слышен
За стенкой у окна.

Зацвела намедни липа,
Сладок липы дух.
Что б мы, грешные, могли бы
Жить без прорух.

Там проруха, тут проруха,
Господи, подай!
Отступились мы от духа,
Грешны через край.

Ох, грехи-то, ох, грехи-то
Сердце оплели!
Зелены в болотах мхи-то,
Господи, внемли!

Всюду пасквили да ссооры,
Силен ярый враг!
Нам бы в дебри, нам бы в норы,
В довременный мрак!

Волчьи вой, лисьи лай —
Вот оно нутро!
Да окрест звенят трамваи
Сверестит метро.

Гнусно: крашенные губы,
Как горба плеча;
Золотые блещут зубы
Лезвием меча.

Откромсали девы косы
Гривой под косяк;
Матерятся; папиросы
Даже курит всяк.

А податливы на ласки! —
Юбки до колен.
Под фокстрота свистопляски
К бесу лезут в плен.

Ах ты, господи — Исусе! —
Даве, наш Христос, —
На собранье в троллейбусе
Проповедь привез.

Говорил он нам: покайтесь,
Грешные рабы!
Не грешите да не лайтесь
Я бы вас…кабы…

Что б мы грешные могли бы
Жить бы без прорух!
Зацвела намедни липа,
Сладок липы дух.

Ах ты, господи — Исусе, —
Наш Христос — ей-ей —
Сам уехал в троллейбусе
К дамочке своей!

Не дождался смерти,
Руки наложил!
Хохотали черти:
Дескать недожил:
Руки наложил.
Для людей наука,
Дескать, вот так штука!

Экая потеха,
Черт его дери!
Ой, помрем от смеха!
Что не говори —
Жить не так-то сладко,
Жить довольно гадко!

Черти хохотали:
Руки наложил!
Черти лопотали:
Помер, недожил,
Не дождался смерти!..
Радовались черти.

Дом. Он серого цвета
Этажей — ровно два.
Если теплое лето —
Окрест дома трава.

Но зимою холодной
В нем и сырость и хлад.
Для зимы он негодный
Ибо крив и покат.

В нем живут и зимою —
Голытьба в нем одна.
В щели веет пургою,
В дырки зимка видна.

И зима лишь начнется —
Начинается мор:
Тот да тот вдруг загнется,
Хотя жил до сих пор.

Плохо нищему люду:
Холода люду зло:
Ерзай, зябни, покуда
Не настанет тепло.

А тепло, как настанет,
То другой разговор:
Сразу весело станет
И окончится мор.

Человек произошел от обезьяны
Старинное изречение

Я человек, я правнук человека…
Генрих Сапгир

Люди, сколько вы прожили
Тысяч лет?
Лет миллион назад вы были
Или нет?

Кто вас знает — может были,
Может нет…
Существуют разны были
Разных лет. —

Говорят, вы древле были.
В дреме лет,
Волосаты, жутко выли…
Или нет?

Говорят, что вы когда-то
На обед
Приготавливали брата…
Или нет?

Был ли хвост у вас в те годы,
Где ответ?
Обезьяней вы породы?
Или нет?

Надоело просыпаться,
На работу отправляться,
Поминать в пивнушке «мать».
Эх, кабы все спать и спать!

Надоело просыпаться,
Надоело одеваться.
Чтобы трое суток спать;
Или даже лучше пять.

Надоело просыпаться,
Одеваться, умываться
Остается лишь мечтать.
О великом счастье спать.

Утро. Надо просыпаться,
На работу собираться;
Вечерком, в пивной, опять
Поминать «такую мать».

Гриппы и ангины,
И туберкулез;
Ноют ноги, спины;
Боль костей, желез!

Сифилис постылый!!
Неужели рак?!
Господи помилуй,
Менингит никак!!

По дороге в осужденье
Шли толпой.
Человечьи преступленья
Каждый шедший нес с собой.
Тот прельстился женским телом
У моста.
Тот квитанции подделал,
Тот подчистил паспорта.
Тот ограбил на дороге,
Этот в банке сделал взлом,
Взяв с собою для подмоги
Лом.
Этот взял да и зарезал,
Сапоги и брюки сняв.
Этот голову отрезал,
Золотые зубы взяв.
Каждый нес свое былое,
Нес с собой.
Окруженные конвоем
Шли толпой.

С глухих окраин, от темных
смрадных свалок,
Где переулки сумрачны, как
ночь —
Шли, шли и шли.
Вопили: руки
прочь!»
И шаг их был тяжеловесно-валок.
Булыжника, стекла, дреколья,
палок
Заготовляли им и мать, и дочь,
Чтобы в борьбе, в бою не
изнемочь,
Чтобы порыв их не был вял и
жалок.
Чтоб, зарычав на кровного врага,
Восставшие, как некий зверь
стоокий
Отметили б мрачно, жутко и
жестоко.
Чтоб под подковой злого сапога
В кровавой гуще кости
захрустели,-
Чтоб умереть, но чтоб добиться
цели.

Искусство для искусства
Как греза как мечты
Как вешние цветы
Искусство для искусства
Для выраженья чувства
Для чистой красоты
Искусство для искусства
Как греза как мечты

Светлей луны у нас фонарь,
И свет его весьма приятен,
Он очень круглый, он без пятен,
Наш удивительный фонарь,
Луну певали деды встарь —
Нам этот пафос непонятен:
Ну что луна, когда фонарь
И светел и весьма приятен.

Молчанье нужно мне…
А. Фет

Нет молчанья — гулы всюду,
Трескотня моторная.
Миллион мильонов люду
Шумного и вздорного.

Все квартиры, все конуры
Людом изобилуют,
В них жильцы задорно-хмуры,
Сунься — не помилуют.

Вот вам молодость, вот старость,
Женщины с мужчинами:
Что ни день — впадают в ярость
Бьются кулачинами.

Нет приветливого крова,
Края нет пустынного…
«Тишина» — смешное слово,
Очень уж старинное.

Пальто мое изношено,
Заплатки на пальто.
Трава в степи покошена,
Косил незнамо кто.

Начальникам не нравится
Потрепанность моя.
Но как мне им понравиться,
Того не чаю я.

Не чаю я, не чаю я,
Не чаю ни черта, —
Хмелею не от чаю я —
Вино моя мечта.

Пол-литра вещь сугубая,
Как выпьешь — благодать.
Личина жизни грубая
Шарахается вспять.

И выглядят умильными
Дома, трамваи, сад.
И носятся всесильными
Мечты, и им я рад.

Унылое заброшено,
Ночное не темно…
Пальто мое поношено,
Но это все равно.

За стеной кого-то били,
Кто-то тонко голосил
Изо всех последних сил.
За стеной кого-то били.
Осень. Сумерки наплыли,
Вечер краски погасил.
За стеной кого-то били,
Кто-то тонко голосил.

Мы тревожимся, орем,
Фантазируем и врем,
Что куда-то мы припрем.

Никуда мы не припрем —
Зря мы трепемся, орем,
Фантазируем и врем.

Пусть наврем, пусть не наврем.
Никуда мы не припрем —
Просто-напросто — помрем.

Лимонов, Лимонов,
Вы лучше лимонов,
Не только лимонов,
Но и апельсинов,
Но и мандаринов.

Не стыдясь ты роешь ямы…
В. Брюсов

Людьми так много наворочено
Строений на земле сырой.
Как много в земь всего
вколочено —
И лозунг человечий: Рой!

Рой, колоти и приколачивай,
Строй больше, больше, больше строй;
Загромождай, вбивай, вколачивай,
Рой землю, беспощадно рой!

Не только на земле — подземные
Построил человек ходы:
Воздвигнул вроде бы надземные
Дома; добрался до воды —

И оковал ее, свободную,
Бетонами, попер назад,
Назад попер стихию водную —
И этому безмерно рад.

Он paд застроить эемь строеньями,
Рад все в бетоны оковать…
С остервененьем и терпением
Копает человечья рать.

Пропал Бальмонт — любимый мой поэт.
А он лежал, я знаю, на рояле.
Увы, увы, Бальмонта книжки нет…
Ужели черти оную украли?

Кто взял ее, кто книжку утаил? —
Я совершенно этого не знаю.
Бальмонт всегда мне был особо мил,
Он нужен мне, его я вспоминаю.

Пропал Бальмонт! О, солнечный поэт!
Я без него осиротел в печали.
Увы, увы — Бальмонта книжки нет.
А ведь она лежала на рояле.

Твое тело плотью пахло,
Я дышал тобой всю ночь.
Жаром женских излучений
Исцелил свою я плоть.

Мне на утро легче стало,
Хворь моя как бы прошла.
Я вздохнул уже живее
И домой к себе ушел.

И пока я шел, встречались
Люди. Видел я дома
И сады, и тротуары,
И туманный серый пруд.

Кекс противный, кекс невкусный
В магазине я купил.
Испекают же такое
Да еще и продают!

Наплевать! Займусь стихами.
Полюбился мне хорей.
Он давно мне полюбился —
Первый стих мой был хорей.

Все поэты им писали
Пятистопный же хорей
Написал я, сочиняя
Первые свои стихи.

Но люблю четырехстопный
Так же очень я хорей —
Он звучит оптимистично
И прозрачно и легко.

Ю. В.

Приехал толстый гражданин,
Широкоплечий, бородатый
И с шевелюрою мохнатой,
Приехал толстый гражданин.
На небе был ультрамарин,
А тучки были, как из ваты.
Какой роскошный гражданин
Широкоплечий, бородатый!

Девушка с лицом суровым
Кто вы?
Что вы?
Для чего вы?
Отчего вы так суровы?

— Кого это хоронят?
— Это помер Лошаков шестидесяти пяти лет.

Какой-то помер Лошаков…
На протяжении веков
Миллиарды были и ушли…
Куда ушли? Зачем ушли?

Сих Лошаковых гибель, тьма,
От них земная кутерьма,
На протяжении веков
Миллиард миллиардов лошаков.

Но стукал неизбежный миг —
И Лошаков ногами дрыг…
Никто не знает ничего.
Зачем все это, для чего?

Осень. Ветер завывает.
Собака лает.
Собака воет.
Сердце ноет.
Не люблю осенний мрак,
Завывающих собак.

Вся жизнь во мне:
То страшно мне,
То не страшно мне,
То приятно мне,
То неприятно мне.

Я вижу из своей светлицы
Поля и голубой туман.
Летят серебряные птицы
За аэропланом аэроплан.

Не сосчитать: их мнозе, мнозе,
Их, вероятно, штук с полста.
Их гул торжественен и грозен,
Хоть не одна до них верста.

Куда летят? С какою целью?
Ученье это или что?..
В полете их мне нет веселья —
К чему они? зачем? почто?

Нет, птиц обычных перелеты
Безмерно радуют меня:
Люблю ворон косые взлеты
На склоне золотого дня;

Люблю их стаи, что маячат,
Когда дожди, когда туман…
Аэроплан! — что это значит? —
К чему, зачем аэроплан?

Так! выдумали и летают.
Вот — далеко они видны…
Но для чего? — Никто не знает.
А впрочем, верно для войны.

Ах, какая странная:
Глазки оловянные,
С толстеньким животиком,
С выкрашенным ротиком;
Под глазами синяки…
Вот бы дать ей тумаки!

Если хочет оно жить —
Я не стану давить.
Пусть оно себе живет
Незнакомое
Насекомое…
Пусть ползет.

Как тебя мне жалко:
Ты тонка, как палка,
Тонки ноги, руки.

А твои подруги
Толсты и упруги.

Шейка тонка очень,
Тусклый взгляд порочен.

У тебя подруги
Пышны и упруги,
Смелы и нахальны.

Смотришь ты печально,
Под глазами круги,
Как былинки руки,
Талья тонка-тонка.

А подруги звонко
Весело смеются.

К тебе тайно жмутся
Во дворе, в бараке
Юноши во мраке.

Ты слаба до муки.

А твои подруги
Пялят свои груди:
Поглядите, люди!

Голос твой не звонок,
Стан и слаб, и тонок,

Ты тонка, как палка,
И тебя мне жалко.

На дворе тепло и тихо,
Небосвод грозово-хмур.
Петухи дерутся лихо,
Вероятно из-за кур.

На шоссе выходят гуси,
Важно шествуют — их пять.
В порыжелом автобусе
Едут граждане гулять.

Там река и там купанье:
Голых тел там без числа.
Хохот, визги, восклицанья,
Взмахи пьяного весла.

Серебро течет от месяца,
На осиннике блестит
И осинник шелестит.
Прострадавший больше месяца
Человек пришел повеситься

На осине. Он глядит,
Как в сияньи хладном месяца
Лист осиновый блестит.

Крикнул «кукареку»,
Сел под стол к начальнику.
Сослуживцы хмыкали
По углам конторы.
Ехал через реку
В ту больницу дальнюю
И кудахтал дико,
Опуская взоры.

На качелях качается дура:
То глядит изподлобия хмуро,

То беспечно и вольно хохочет,
Будто на небо выпрыгнуть хочет.

А веревка вздымается мерно,
Но трещит. — Получается скверно.

Увидавши веселую дуру
Закудахтали радостно куры:

Задом дрыгнула в небо кобыла
И пустилась бежать, что есть силы.

Шедшей мимо мужик рассмеялся,
Что подол, развиваясь, задрался.

А на дуре надетый платочек
Весь алеет от розовых точек.

А у дуры такая улыбка
Словно все и случайно, и зыбко…

Так качается глупая дура
И смеется, и хмурится хмуро.

И хохочет, хохочет, хохочет
Будто на небо выпрыгнуть хочет.

Расширила жабры и стала:
Куда еще можно поплыть?
У берега смерть ожидала:
Там некто задумал удить.

Но помнила памятью тайной
Про то, как сорвался крючок…
Уплыла… О, этот случайный
И острый крючок и толчок!

Теперь осторожность, неспешность
Движений… Мерцает вода…
Воды завлекательна нежность…
Что ж, плыть?.. но зачем?.. и куда?..

Молчи, чтоб не нажить беды,
Таись и бережно скрывайся;
Не рыпайся туды-сюды,
Не ерепенься и не лайся,
Верши по малости труды
И помаленьку майся, майся.

Уж раз родился — стало, майся:
Какой еще искать беды? —
Известно, жизнь: труды, труды,
Трудись и бережно скрывайся,
Не поддавайся, но не лайся,
Гляди туды, смотри сюды.

Хотя глядишь туды-сюды,
Да проку что? — сказали: майся,
Всё ерунда, — так вот, не лайся,
Прожить бы только без беды,
А чуть беда — скорей скрывайся,
Но памятуй: нужны труды.

Труды они и есть труды:
Пошёл туды, пришёл сюды,
Вот, от работы не скрывайся.
Кормиться хочешь — стало, майся,
Поменьше было бы беды,
Потише было бы, — не лайся.

Есть — лают зло, а ты не лайся,
И знай себе свои труды:
Труды — туды, труды — сюды;
Прожить возможно ль без беды?
А посему трудись и майся…
И помаленечку скрывайся.

Всё сгинет — ну и ты скрывайся,
И на судьбу свою не лайся:
Ты маялся? Так вот, не майся,
Заканчивай свои труды,
В могилу меть — туды, туды,
Туды, где больше нет беды.

Будь смиренен и не злись.
Всегда кайся, ибо ты грешен, как и все.
Старайся все время помнить, что надо быть добрым.
Будь не упрямым, а умным.
Не бойся, но и не храбрись.
Уклоняйся от спора.
Никогда не спорь, но и не соглашайся, если ты видишь, что это не так.
Ни о ком дурно не говори, ибо тот, кому ты дурно говоришь о другом, —
такой же.
Жизнь, как говорят, всему научит, но помни — надо быть смышленым учеником.
Не надейся на себя.
Не рассчитывай на других.
Ничего не жди.
Жди только смерть — она придет.

Вот и женщина с коровой
По тропинке пробирается:
Меж кустов рога качаются…
Хорошо! — Туман лиловый,
Солнце сквозь туман ласкается.

Засолили жирную селедку —
Это разумеет всяк, кто пьян.
Хорошо, что выдумали водку…
Господи, нелеп сей балаган!

Если бред все, если жизнь вся тайна,
Если смерть подстерегает нас;
Если мы до глупости случайны —
Кроме водки, что еще у нас?

А любовь! О, как она всевластна! —
Этот трепет похоти слепой,
Эта жуть, что так волшебно — ясна
Для рабов мятущихся толпой.

А поэту? — Некуда деваться:
Он орган всей плоти мировой.
Так ему ль в пивной не напиваться,
И ужель он пьяницам не свой?

В те поры, когда изнемогаешь
От любви — постылой маяты —
Господи, ты пьянку оправдаешь,
Господи, и страсть оценешь ты.

Колбаса да жирная селедка
Государству каждому барыш.
Вот лафа, что выдумали водку!
Пьяницы, кажите трезвым шиш!

Длинные стихи
Читать трудно
И нудно.

Пишите короткие стихи.
В них меньше вздора
И прочесть их можно скоро.

Приходил художник Замараев.
Не одобрил живопись мою…
И стою один я у сараев
И стихи печальные пою.

Поглядел художник Замараев
И нашел, что все совсем не так.
Объяснял мне долго Замараев,
Что писать мне следует и как.

Я стою печально у сараев
И стихи печальные пою…
Караул! — художник Замараев
Не одобрил живопись мою.

Вот следы былой культуры:
Бюсты, торсы разные.
Это — фавны праздные,
Это, кажется, амуры.

Это, может быть, лемуры —
(Очень безобразные!)
Это — (дело ясное!) —
Троглодит… (Какой он хмурый!)

И срисовывают эти
Бюсты, торсы разные,
Лики несуразные —

Дети школ. Простые дети.
Пыжутся, стараются,
Сходства добиваются.

Уюта нет,
Покоя нет.
А.Блок

Граждане, располагайтесь
Поуютнее вот тут!
Ведь недаром люди прут,
Чтоб создать себе уют.

Граждане, располагайтесь,
Всем уютным запасайтесь,
Заводите то да сё;
Всем полезным занимайтесь —
Всем, наверно, нужно всё.

Нужен дом. Эй, стройте дом!
Комфортабельный притом.
Нужны платья и костюмы,
Нужен даже патефон,
Нестерпимо нужен он.

В головах роятся думы:
Телевизор бы купить,
Без него нет силы жить.
Нужны вещи для уюта,
Для уюта и красы:
На руку надеть часы,
Золотые вставить зубы,
Краскою покрасить губы,
На ноги надеть капрон
И купить себе бостон.

Граждане, располагайтесь
По хозяйски там и тут!
Эх, хорош земной уют!
Хороши земные вещи:
Керосинки, лампы, клещи.

Надо всё.
Надо всё.
Всё всем надо.
Всё всем надо.
Надо то и надо сё,
До безумия, до мата!

Граждане, располагайтесь:
Умершему нужен гроб:
Жил да был, а смерть вдруг — хлоп!
Вот погост, располагайтесь.
Может быть, и вправду тут
Обретете вы уют?..

Но, увы! — кладбищ нехватка —
Ликвидирован погост:
На кладбище, ан, помост —
Танцевальная площадка,
И идет на ней присядка…

Ну, а это что за хвост? —
Это хлебная палатка!

В деревне вчера хоронили
Того, что намедни избили
И после убили.

Как некая кара Господня
Гроза разразилась сегодня —
И, ахнувши вдруг что есть силы,
Мужчину убила.

А пьяный, во власти наитий,
Докончил программу событий:
Купаясь в пруду, поскользнулся,
В воде растянулся
И захлебнулся.

Здесь похоронен… (временно —
Кладбище ликвидируют.)
Во цвете лет… Безвременно…
(Тут, видимо, датируют.)
(И дальше крупно) — ОВ
(Должно быть, Иванов.)

Занялся мой муж мышами —
Он исконный враг мышей.
Я ж веду борьбу с клопами,
Умерщвляю вшей.

В душных скважинах матрацев
Паразиты спят.
Только ночь — ползут кусаться,
Укусив, пускают яд.

Лето. Город. Душно. Жарко.
Нанимают санитарку
Паразитов изводить,
Чтоб возможно стало жить.

У меня халат. Он белый.
Прысну — клоп остервенелый
Побежит. Какая дрянь!..
Летом душно, летом жарко.
Нанимают санитарку:
Балахон, яды, лохань.

Муж мой не прельстился вшами,
Муж мой занялся мышами —
Травит он мышей.
Я ж веду борьбу с клопами,
Умерщвляю вшей.
Я с клопами, я со вшами,
Мне не до мышей!

Он соскучился по водке,
По гулянке. И
По соседке, по молодке,
По гармошке. И

По деревне по родимой,
Где все мило. И
По березыньке любимой,
Где был счастлив. И

Он запил. Запил он глухо,
Хмуро, жутко. И
Матом крыл и съездил в ухо
Гукал, гикал — ии — и!

Все это только для живых,
Все для живых — и только!
А мертвые? — не спросят их, —
Что, как они? — нисколько. —
Нисколько дела нет до них:
Вот помер, ну и только.

Живым и то, живым и се,
А мертвые ни то ни се,
Отнимут и могилу.
Живой народец удалой —
Разроет — вышвырнет долой —
Плевать, что это жило —
Другим нужна могила.

У забора проститутка,
Девка белобрысая.
В доме 9 — ели утку
и капусту кислую.

Засыпала на постели
Пара новобрачная.
В 112-й артели
Жизнь была невзрачная.

Шел трамвай, киоск косился,
Болт торчал подвешенный.
Самолет, гудя, носился
В небе, словно бешеный.

Вот фабрика. На ней
Выделывают мыло.
А в сини прошлых дней
На этом месте было

Болото. Лягушня
Весной здесь страстно пела,
Звучащая мушня
Металась оголтело;

По дебрям пер медведь
Мохнатый… Это было —
Все это было ведь
До этого, до мыла.

Нарывает ухо,
Господи помилуй!
Экая проруха —
До чего ж я хилый!

Все-то нездоровье:
То спина, то уши…
Есть же вот здоровье
У людей коровье —
Ходят, словно туши.

Иду я в сутолоке мира,
Иду к загадочной черте.
И надо мною звезд порфира,
Их кто-то, бросив, завертел.

Земной уют уныл, ненастен,
И под окном собачий вой.
И неужели ж я причастен
К великой тайне мировой?!

На реке белье я мою.
По шоссе грядут полки.
Я косыночку мою
Поутру сымала с полки.

Я ему, конечно, пара,
(Ну эх, пила яво пили!)
И эх, в барак к яму пора:
Подошла: там водку пили.

Сел на стул, раздвинув полы,
Ненаглядный дорогой,
Рассказал, что за полы
Заработал он дорогой.

Хорошо в берлоге спать.
Бай! Бай! Бай!
Спать в берлоге благодать.
Бай! Бай! Бай!

За стеной метель слышна.
Бай! Бай! Бай!
А в берлоге тишина.
Бай! Бай! Бай!

Притаишься чуть дыша.
Бай! Бай! Бай!
Да, бер-ло-га хо-ро-ша.
Бай! Бай! Бай!

Не люблю я крика,
Не терплю я вопля:
— И-го-го-го — гопля! —
Не люблю я крика.
Для чего орете,
Горло зря дерете?
Говорите тихо,
Чтоб вас взяло лихо!

Мы хромые с костылями,
Веселей не сыщешь нас.
Эй, хромые, с костылями,
Ну-ка, ну-ка, ну-ка в пляс!

На базаре кроем матом
И махорку продаем.
На базаре кроем матом,
То даем, а то берем.

Эй, хромые с костылями,
Жизнь вольна и хороша!
Если драка — костылями
Бьем — и больше ни шиша!

— Караул! — Но темень. Жуть.
— О-го-го! — Молчанье. Муть.
— Гра-бят! — Сырость. Темень. Тишь.
— Зря, любезный ты кричишь! —

Люди, люди, люди спят,
Люди спят, храпят, сопят.
В избах бродит полутень,
И еще не скоро день.

Надо бриться аккуратно:
Пусть начальство поглядит:
Чисто выбрит, все опрятно —
Галстук, брюки. И глядит
Бодро, весело. И внятно,
И приятно говорит.

Мне очень нравится, когда
Тепло и сыро. И когда
Лист прело пахнет. И когда
Даль в сизой дымке. И когда
Так грустно, тихо. И когда
Все словно медлит. И когда
Везде туман, везде вода.

По витринам — из картона
Хлеб и сыр, и колбаса.
Понаделано их тонны,
Разбегаются глаза.

Эти яства — тоже — проба —
Ну-ка кинь-ка на весы!
Ну-кась выкуси, попробуй
Деревянной колбасы!

Смята белая перина,
В душной комнате тепло.
После сцены балерина,
Коновалова Ирина,
Парамоновой назло
Пригласила Иванова —
И теперь он пьян и спит…
Ночь в окно глядит сурово,
Острый серп, как нож торчит.

Уже декабрь, а снега нет
И грязь все продолжается,
И ноги разъезжаются.
Настал декабрь, а снега нет —
И каждый раздражается,
Ругается, что снега нет.
И снега дожидается.
Когда же снег? — А снега нет
И грязь все продолжается.

Вещи прячутся. Бывает —
Ищешь, ищешь — не найдешь.
Все вокруг переберешь —
Нету вещи — как растает.

Но проходит день, другой —
Смотришь — вещь лежит на месте.
А ведь ты глядел раз двести
В этом месте, дорогой!

Приехавши, старая стерва,
Жильцов взбудоражила нервы:
Тому на того насказала,
Тому на того указала,
Того на того, натравила,
Того за того обвинила.

Жильцы от сего — возбудились.
Жильцы по сему — матерились.
Жильцов расходилися нервы
От этой убийственной стервы.