Игорь Иртеньев

…Я хочу пойти в МГИМО, но я боюсь,
что в эту фирму не берут дебилов.
А. Еременко

Я б вступил в писателей союз,
Чтоб улучшить свой моральный климат,
Только, честно говоря, боюсь,
Что они меня туда не примут.

Там у них крутые мужики,
Знающие толк в литературе,
На фига нужны им леваки,
Разной нахватавшиеся дури?

Это так. Но разве ж я левак,
Хоть и волос кучерявый малость?
У меня прадедушка словак,
От него и метрика осталась.

Я корову с «ятями» пишу,
Я прочел Проскурина до корки,
Я в упор на дух не выношу
Разных там еременок да коркий.

Пусть масонский точат мастерок
Под аплодисменты Уолл-стрита,
Не заменит мне весь ихний рок
Нашего разбитого корыта.

Ядовитой брызгая слюной,
Пусть исходит злобою Арабов,
Что готов продать свой край родной
За пучок соленых баобабов.

Им не отскрести поганых рук
От золы отеческих пожарищ!
Заявляю вам, товарищ Друк:
— Вы теперь мне больше не товарищ!?

Мы сметем вас с нашего пути,
Всех, по ком давно рыдает стенка!
Так что, Нина Юрьевна, прости —
Вы теперь мне больше не Искренко!

Мне большое дело по плечу,
И, душой стремясь к добру и свету,
Я в союз писателей хочу,
Так хочу, что просто мочи нету.

Когда к невольничьему рынку
Мы завершим свой переход,
То пригласим на вечеринку
В живых оставшийся народ.

Хотя он грязный и противный
И от него несет козлом,
Пускай на ней, корпоративной,
Присядет с краю за столом.

С народом этим, ох, непросто,
Он жадно ест и много пьет
И все ж заслуживает тоста,
Поскольку среди нас живет.

Мы за него бокал наполним
И осушим его до дна,
Его историю напомним
И славных предков имена.

Потом за женщин выпьем стоя,
В селеньях русских кои есть,
За их терпение святое
И несгораемую честь.

За мужиков вставать не надо,
Не стоит, право же, труда,
Уже и то для них награда,
Что пригласили их сюда.

А чтоб совсем тип-топ все было,
Чтоб этот день запомнил смерд,
Собрав по штуке баксов с рыла,
Им забабахаем концерт.

Уж то-то будет всем веселья,
Уж то-то криков: «во дает!»,
Когда им спляшет Моисеев
И Надя Бабкина споет.

А после скажем всем спасибо
И под фанфары — до ворот.
…Вообще не приглашать могли бы,
Но страшен левый поворот.

Не говори мне про застой,
Не береди больную душу,
Мне прожужжали им все уши,
Меня тошнит от темы той.

Не говори мне про застой,
Про то, что Брежнев в нем виновен,
А я-то думал, что Бетховен,
Ну, в крайнем случае, Толстой,

Не говори мне про застой,
Про то, что нет в стране валюты,
Ведь нашей близости минуты
Летят со страшной быстротой.

Не говори мне про застой,
И про инфляцию не надо,
И в даль арендного подряда
Мечтою не мани пустой.

Не говори мне про застой,
Не объясняй его причину,
Не убивай во мне мужчину
Своей наивностью святой,
Дай мне отпить любви настой!

Идя домой порою позднею
И очень сильно торопясь,
Иван Петрович неопознанный
Объект заметил как-то раз.

Летел он меж землей и звездами,
Не причиняя людям вред,
Никем покуда не опознанный
Чужого разума привет.

Кто в мысли погружен серьезные,
Не будет времени терять.
Иван Петрович неопознанный
Объект не стал опознавать.

Горел закат на небе розовый,
И, оставляя белый след,
Из виду скрылся не опознанный
Иван Петровичем объект.

Как на площади Таганской,
Возле станции метро,
Ветеран войны афганской
Мне в живот воткнул перо.

Доканала, вероятно,
Парня лютая тоска,
Мне тоска его понятна
И печаль его близка.

Жалко бедного афганца —
Пропадет за ерунду,
И себе мне жаль, поганца,
К превеликому стыду.

Как увидишь над пашнею радугу —
Атмосферы родимой явление,
Так подумаешь, мать твою за ногу
И застынешь в немом изумлении.

Очарован внезапною прелестью,
Елки, думаешь, где ж это, братцы, я?
И стоишь так с отвисшею челюстью,
Но потом понимаешь: ДИФРАКЦИЯ.

Как-то раз Иван Петрович
Летним днем гулял в саду
И увидел там на ветке
Попугая какаду.

— Добрый день, Иван Петрович, —
Вдруг промолвил какаду,
— Что-то вас давно не видно
В нашем маленьком саду.

Ничего Иван Петрович
Не ответил какаду —
Не привык он с кем попало
Разговаривать в саду.

Вот землекоп траншею роет,
Вгрызаясь в грунт
За пядью пядь.
То пыль со лба стряхнет порою,
То потную откинет прядь.

Русоволосый, конопатый,
Предрасположенный к вину,
Сжимая верную лопату,
Кряхтя, уходит в глубину.

Вот он в земле почти по шею,
Вот он совсем пропал из глаз.
Растет и ширится траншея,
Такая нужная для нас.

А завтра утром
В час рассветный
Сюда он явится опять
И будет столь же беззаветно
Ее обратно засыпать.

О, Русь, загадочная Русь,
Никак в тебе не разберусь.

Как хорошо, что мы успели.
А ведь могли бы опоздать,
Как хорошо, что все не съели,
И даже было что поддать.

И что положено вручили,
И был к столу допущен всяк.
Как хорошо, что проскочили,
Могли б и мордой об косяк.

Какая все-таки вселенная большая!
Второй такой на целом свете нет.
По ней, свой путь нелегкий совершая,
Немало разных движется планет.

Не все они для жизни хороши —
На многих кислорода не хватает,
И оттого, видать, не обитает
На тех планетах ни одной живой души.

Но есть одна, где жизнь бурлит бурля,
И на которой обитаем все мы,
Планета с гордым именем Земля —
Крупнейший центр Солнечной системы.

На ней есть все — и лес, и нефть, и газ,
И роддома, и морги, и аптеки,
Кто на Земле бывал хотя бы раз,
Тому ее не позабыть вовеки.

На вид она кругла как апельсин,
И от арбуза нечто есть в ней тоже.
Земля, Земля, люблю тебя как сын,
Ведь я тебя значительно моложе.

Готов твой образ в памяти хранить
До самого последнего гектара,
Покуда не прервется жизни нить,
Покуда ты имеешь форму шара.

Твоих стихов охульных звуки
До слуха чуткого дошли,
Была охота пачкать руки,
А то б наелся ты земли.

Но не покину пьедестала,
Хоть мести жар в груди горит,
С зоилом спорить не пристало
Любимцу ветреных харит.

Тебе отпущено немного,
Так задирай, лови момент,
Свою завистливую ногу
На мой гранитный постамент!

Идет по улице скелет,
На нас с тобой похож,
Ему совсем немного лет,
И он собой хорош.

Возможно, он идет в кино,
А может, из гостей,
Где пил игристое вино
И был не чужд страстей.

А может, дома сигарет
Закончился запас,
И в магазин решил скелет
Сходить в полночный час.

Идет себе, ни на кого
Не нагоняя страх,
И все в порядке у него,
Хоть с виду он и прах.

Идет он на своих двоих
Дорогою своей,
Идет, живее всех живых
И мертвых всех мертвей.

Какое это счастье — гости в доме!
Без них он скучен, холоден и пуст,
Довольно, свет и воду экономя,
Гостей не принимать, пусть едут, пусть

Их смех задорный наполняет своды,
Веселая клубится кутерьма,
Пусть ощущенье радостной свободы
Нам пищу даст для сердца и ума.

Отныне для гостей открыты двери,
Любому место здесь сегодня есть,
Что все материальные потери,
Когда моральных выгод нам не счесть!

Осталась череда унылых буден
В далеком прошлом. Нынче ж, погляди,
Дымится борщ, дрожит в тарелке студень,
Молочный поросенок посреди

Стола лежит, прищурившись лукаво,
Не так уж, мол, он страшен, мир иной…
В кругу друзей, какое счастье, право,
Сбить жар душевный стопкой ледяной.

А после танцы, игры и шарады
От Петросяна свежий анекдот,
Ну что тебе еще для счастья надо,
Когда оно само буквально — вот.

…Ах, зимний день, как он истаял скоро,
Сгустился зимний вечер за окном,
Но вот уже и первый луч Авроры,
Пора, друзья забыться сладким сном.

Хоть не для всех найдутся здесь кровати,
Но это, согласитесь, не беда,
Кто хочет, может спать лицом в салате,
Условности — такая ерунда.

Но вот и утро. Боже, эти лица
Не описать нерусским языком.
Друзья мои, пора опохмелиться.
Кто как не знаю, лично я — пивком.

А на столе, как в зимнем поле, пусто,
Посуды грязной высится гора,
И у хозяйки зримо крепнет чувство,
Что кой-кому давно домой пора.

Хозяин с этим внутренне согласен,
Хоть виду до поры не подает,
Момент подобный для семьи опасен,
Он для конфликта почву создает.

Да и гостям обрыдли эти пляски
И, сдерживая ненависть с трудом
К хозяевам, кто в шубы, кто в «аляски»
Одевшись, гости покидают дом.

Какое это счастье! Снова трое
Нас в доме нашем — дочь, жена и я,
Не ценим мы, товарищи, порою
Понятие такое, как семья.

Сейчас мне дочь запрыгнет на колени,
Жена склонится головой к плечу,
И в сладостном семейном этом плене
Готов уж оказаться я, но чу!

Вновь слышу за калиткою шаги я,
И чей-то бодрый, идиотский смех.
Одни уехали. Приехали другие.
Когда ж их, блин, поубивает всех!

Когда в вечернем воздухе порой
Раздастся вдруг щемящий голос флейты,
О днях прошедших, друг мой, не жалей ты,
Но флейты звуку сердце приоткрой.

Когда в вечернем воздухе порой
Раздастся вдруг призывный голос горна,
Ты сердце приоткрой свое повторно
Звучанью горна, друг бесценный мой.

Когда ж в вечернем воздухе порой
Раздастся вдруг громовый глас органа,
Не шарь в серванте в поисках нагана,
Но и органу сердце приоткрой.

И всякий раз так поступай, мой друг,
Когда очередной раздастся звук,
Неважен тут источник колебанья…
Ну, я пошел. Спасибо за вниманье.

Женщина в прозрачном платье белом,
В туфлях на высоком каблуке,
Ты зачем своим торгуешь телом
От большого дела вдалеке?

Ты стоишь, как кукла разодета,
На ногтях сверкает яркий лак,
Может, кто тебя обидел где-то?
Может, кто сказал чего не так?

Почему пошла ты в проститутки?
Ведь могла геологом ты стать,
Или быть водителем маршрутки,
Или в небе соколом летать.

В этой жизни есть профессий много,
Выбирай любую, не ленись.
Ты пошла неверною дорогой,
Погоди, подумай, оглянись!

Видишь — в поле трактор что-то пашет?
Видишь — из завода пар идет?
День за днем страна живет все краше,
Неустанно двигаясь вперед.

На щеках твоих горит румянец,
Но не от хорошей жизни он.
Вот к тебе подходит иностранец,
Кто их знает, может, и шпион.

Он тебя как личность не оценит,
Что ему души твоей полет,
Ты ему отдашься из-за денег,
А любовь тебя не позовет.

Нет, любовь продажной не бывает!
О деньгах не думают, любя,
Если кто об этом забывает,
Пусть потом пеняет на себя.

Женщина в прозрачном платье белом,
В туфлях на высоком каблуке,
Не торгуй своим ты больше телом
От большого дела вдалеке!

Кончался век, XX век,
Мело, мело во все пределы,
Что характерно, падал снег,
Причем, что интересно, белый.

Среди заснеженных равнин,
Как клякса на листке тетради,
Чернел какой-то гражданин,
Включенный в текст лишь рифмы ради.

Он был беспомощен и мал
На фоне мощного пейзажа,
Как он на фон его попал,
Я сам не представляю даже.

Простой советский имярек,
Каких в стране у нас немало.
Увы, забвению обрек
Мой мозг его инициалы.

Лишенный плоти аноним,
Больной фантазии причуда,
Диктатом авторским гоним,
Брел в никуда из ниоткуда.

Вот так и мы — бредем, бредем,
А после — раз — и умираем,
Ловя бесстрастный окоем
Сознанья гаснущего краем.

И тот, кто вознесен над всеми,
И отмеряет наше время,
На этом месте ставит крест
И за другой садится текст.

Месяц светит, но не греет,
Только зря висит, сачок.
Засыпай, дружок, скорее,
Засыпай, мой дурачок.

Прислонившись носом к стенке,
В темноте едва видны,
Спят брюнетки и шатенки,
Спят евреи и слоны.

Свет на землю серебристый
Тихо льется с высоты,
Спят дантисты и артисты,
Рекетиры и менты.

Сквозь волнистые туманы
Продирается луна,
Спят бомжи и наркоманы,
Лишь путанам не до сна.

Спят, забывшись сном усталым,
Сладко чмокая во сне,
Спят под общим одеялом,
Спят на общей простыне.

Все заснуло в этом мире —
Тишь, покой да благодать,
Лишь скрипит в ночном эфире
Наша общая кровать.

Спи, мой милый, спи, хороший,
А не то с кровати сброшу,
Баю-баюшки-баю,
Спи спокойно, мать твою.

Кому-то эта фраза
Покажется пошла,
Но молодость как фаза
Развития прошла.

Беспечные подруги
Давно минувших дней
Уже не столь упруги,
Чтоб не сказать сильней.

А те, что им на смену
Успели подрасти,
Такую ломят цену,
Что господи прости.

Конечно, это горько, но
Бессмертье мне не суждено —
Оно великим лишь награда.
Нет, не воздвигнут мавзолей
Во славу памяти моей,
Да мне, признаться, и не надо.

И двое строгих часовых,
От холода едва живых,
Но неподвижных, словно камень,
Не будут около меня,
Судьбу курсатнскую кляня,
Стоять с примкнутыми штыками.

Мне предстоит иной покой,
Я знаю, кажется, какой —
Простая гипсовая урна
Да ниша в каменной стене,
Пусть непрестижно будет мне,
Но в остальном вполне недурно.

Когда сгорю я без остатка
В огне общественной нужды,
Идущий следом вспомнит кратко
Мои невнятные труды.

И в этот миг сверкнет багрово
Во тьме кромешной и густой
Мое мучительное слово
Своей суровой наготой.

Причинно-следственные связи
Над миром потеряют власть,
И встанут мертвые из грязи,
И упадут живые в грязь.

И торгаши войдут во храмы,
Чтоб приумножить свой барыш,
И воды потекут во краны,
И Пинском явится Париж.

И сдаст противнику без боя
Объект секретный часовой,
И гайка с левою резьбою
Пойдет по стрелке часовой.

И Север сделается Югом,
И будет Западом Восток,
Квадрат предстанет взору кругом,
В лед обратится кипяток.

И гильза ляжет вновь в обойму,
И ярче света станет тень,
И Пиночет за Тейтельбойма
Опустит в урну бюллетень.

И дух мой, гордый и бесплотный,
Над миром, обращенным вспять,
Начнет туда-сюда витать,
Как перехватчик беспилотный.

Я шел к Смоленской по Арбату,
По стороне его по правой,
И вдруг увидел там Булата,
Он оказался Окуджавой.

Хотя он выглядел нестаро,
Была в глазах его усталость,
Была в руках его гитара,
Что мне излишним показалось.

Акын арбатского асфальта
Шел в направлении заката…
На мостовой крутили сальто
Два полуголых акробата.

Долговолосые пииты
Слагали платные сонеты,
В одеждах диких кришнаиты
Конец предсказывали света.

И женщины, чей род занятий
Не оставлял сомнений тени,
Раскрыв бесстыжие объятья,
Сулили гражданам забвенье.

— Ужель о том звенели струны
Моей подруги либеральной?! —
Воскликнул скальд, меча перуны
В картины адрес аморальной.

Был смех толпы ему ответом,
Ему, обласканному небом…
Я был, товарищи, при этом,
Но лучше б я при этом не был.

Я раньше был подвижный хлопчик,
Хватал девчонок за трусы,
Но простудил однажды копчик
В интимной близости часы.

Недвижность мною овладела
Заместо прежнего огня,
Ах, девы, девы, где вы, где вы,
Почто покинули меня?

Весь горизонт в свинцовых тучах,
Где стол был яств, стоит горшок,
Умчался фрикций рой летучих,
Веселый петинг-петушок,

Откукарекавшись навеки,
Вот-вот начнет околевать,
Подайте, граждане, калеке,
Подайте женщину в кровать.

Я женщину одну любил
Тому назад лет двадцать,
Но у нее был муж дебил
И нам пришлось расстаться.

А может быть, не прав я был?
Ведь если разобраться:
Ну эка невидаль, дебил,
Так что ж теперь, стреляться?

Нет, все же прав тогда я был,
Хоть и обидно было,
А то б он точно нас прибил,
Ну что возьмешь с дебила?

Я не ханжа, не фарисей
И твердо заявляю это —
Мы впереди планеты всей
Не только в области балета.

Чтоб не прервалась жизни нить,
Чтоб не накрыться медным тазом.
Мы пили, пьем и будем пить
Наперекор любым указам.

Ввиду отсутствия дорог,
Метафизическое пьянство
Есть не общественный порок,
Но пафос русского пространства.

Мы проспиртованы насквозь,
Внутри нас все перебродило,
Но знаменитое «авось»
Ни разу нас не подводило.