Джозеф Аддисон:
«Остроумно написанный памфлет точно отравленная стрела, которая не только наносит рану, но и делает ее неизлечимой.»
Александр Сумароков:
«Поэзия ― любовной страсти дочь И ею во сердцах горячих укрепилась, Но ежели осёл когда в любви горит, Горит, но на стихах о том не говорит.»
Хенрик Эльиенберг:
«Поэзия — чувство, закованное в броню размера и рифмы.»
Тадеуш Рицгер:
«От поэта часто остается одно-единственное стихотворение. Жаль, что неизвестно заранее, какое именно, а то бы можно было не писать всех остальных.»
Мигель де Сервантес Сааведра:
«Не следует обращать внимания на крохотные пятнышки на лучезарном солнце: пусть лучше подумают о том, сколько пришлось пободрствовать Гомеру, чтобы создать произведение, в котором так много света и так мало теней.»
Марселен Бертло:
«Искусство и поэзия достигают полного развития только благодаря тесному союзу их руководящих представлений с теми познаниями о природе и реальности, которые достигнуты наукой.»
Леонид Латынин:
«Что касается поэзии, она всего лишь тень во времени, которая естественным образом повторяет форму нашего сумеречного сознания.»
Платон:
«Кто идет к вратам поэзии, не вдохновленный музами, воображая, что одно искусство сделает его поэтом, тот и сам несовершенен, и поэзия его — ничто в сравнении с поэзией вдохновленного.»
Роберт Линд:
«Времена великих прозаиков наступали тогда, когда мужчины брились. Времена великих поэтов наступали тогда, когда мужчины носили бороды.»
Ханс Георг Гадамер:
«Когда легко написать хорошее стихотворение — трудно сделаться поэтом.»
Георгий Валентинович Плеханов:
«Когда поэту не нужен и не понятен окружающий его человеческий мир, то он сам остается ненужным и непонятным для окружающего человеческого мира.»
Перси Биши Шелли:
«Поэты — непризнанные законодатели мира.»
Осип Мандельштам:
«Эти ваши стихи можно удалить из моего мозга только хирургическим путем.»
Сэмюэл Джонсон:
«Знание предмета для поэта то же, что прочность материала для архитектора.»
Джеймс Дуглас Моррисон:
«Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.»
Новалис:
«Поэзия – это проза среди искусств.»
Томас Бабингтон Маколей:
«Анализ — не дело поэта. Его призвание — воспроизводить, а не расчленять.»
Людвиг Витгенштейн:
«Чтобы наслаждаться творчеством поэта, надо, я полагаю, любить и ту культуру, к которой он принадлежит.»
Эмиль Золя:
«Великая поэзия нашего века — это наука с удивительным расцветом своих открытий, своим завоеванием материи, окрыляющая человека, чтоб удесятерить его деятельность.»
Владимир Галактонович Короленко:
«Стих прежде всего — гармония.»
Антон Дельвиг:
«Цель поэзии – поэзия.»
Сэмюэл Кольридж:
«Проза – это слова в наилучшем порядке, а поэзия – наилучшие слова в наилучшем порядке.»
Аристотель:
«Историк и поэт отличаются друг от друга не речью — рифмованной или нерифмованной, их отличает то, что один говорит о случившемся, другой же о том, что могло бы случиться. Поэтому в поэзии больше философского, серьезного, чем в истории: ибо она показывает общее, тогда как история только единичное.»
Верлибр:
«Верлибр, победа разума над размером.»
Сергей Бонди:
«Ранние стихи Лермонтова, к сожалению, дошли до нас.»
Константин Мелихан:
«Первым поэтом был тот, кто сравнил женщину с цветком, а первым прозаиком – тот, кто сравнил женщину с другой женщиной.»
Уистен Хью Оден:
«Отец стихотворения — поэт, мать — язык.»
Мурасаки:
«Там, где льются изящные стихи, не остается места суесловию.»
Инна Гофф:
«У поэтов стихи, как дети, рождаются от женщин.»
Йохан Хёйзинга:
«Любая древняя поэзия есть вместе с тем и в тоже самое время культ, праздничное увеселение, коллективная игра, проявление искусности, испытание или загадывание загадок, мудрое поучение, переубеждение, околдовывание, ясновидение, пророчество, состязание.»
Александр Пушкин:
«Если век может идти себе вперёд, науки, философия и гражданственность могут усовершенствоваться и изменяться, — то поэзия остается на одном месте, не стареет и не изменяется. Цель её одна, средства те же. И между тем как понятия, труды, открытия великих представителей старинной астрономии, физики, медицины и философии состарились и каждый день заменяются другими, произведения истинных поэтов остаются свежи и вечно юны.»
Ромен Роллан:
«Поэзия (как ошибочно считают люди наивные или пресыщенные) заключается не в ритмическом сочетании слов-погремушек, но в духе, который охватывает широкие горизонты и видит дальше и глубже, чем глаза человека.»
Сэмюэл Тейлор Кольридж:
«Ни один великий поэт не может не быть одновременно и большим философом.»
Сирил Конноли:
«Романтик – это неудавшийся священник, а романист – неудавшийся поэт.»
Демокрит:
«Все, что поэт пишет с божественным вдохновением и святым духом, то весьма прекрасно.»
Перси Биш Шелли:
«Поэт смотрит на пороки современников как на временное облачение для своих созданий, прикрывающее, но не скрывающее их извечную гармонию.»
Михаил Савояров:
«Поэзия ― она как рвота. Попробуй, удержи её, Зажми хоть рот, стяни живот, Но всё равно прорвётся, пронесёт. И дырочку ― найдёт.»
Джон Ките:
«Поэт — самая непоэтичная из божьих тварей, ибо он лишен своего липа: он вечно стремится заполнить собой инородное тело.»
Мигель де Сервантес:
«Поэзия подобна нежной и юной деве, изумительной красавице, которую стараются одарить, украсить и нарядить многие другие девы, то есть все остальные науки, и ей надлежит пользоваться их услугами, им же — преисполняться ее величия. Но только дева эта не любит, чтобы с нею вольно обходились, таскали ее по улицам, кричали о ней на площадях или же в закоулках дворцов. Она из такого металла, что человек, который умеет с ней обходиться, может превратить ее в чистейшее золото, коему нет цены.»
Джон Китс:
«В свой час своя поэзия в природе.»
Шарль Бодлер:
«Поэзия …имеет целью только самое себя. Другой цели она иметь не может… Это не значит, что поэзия не должна облагораживать нравы, …что ее конечный результат не должен возвышать человека над уровнем обыденных интересов, сказать такое — было бы явной нелепостью. Я только утверждаю, что если поэт преследовал моральную цель, то он ослабил свою поэтическую силу, и . . . его произведение будет неудачно. Поэзия, под страхом смерти или упадка, не может ассимилироваться со знанием и моралью.»
Михаил Гаспаров:
«Мы уже в том возрасте, когда любят не поэтов, а стихотворения.»
Мэтью Арнольд:
«Что может быть хуже для прирожденного поэта, чем родиться в век разума!»
Джордж Ноэл Гордон Байрон:
«Нельзя вблизи сидящих на престоле Стоять певцу.»
Генри Лонгфелло:
«Поэзия — это солнце, солнце с его темными пятнами и затмениями, освещающее весь мир.»
Генрих Гейне:
«Весь мир надорван по самой середине. А так как сердце поэта — центр мира, то в наше время оно тоже должно самым жалостным образом надорваться. В моем сердце прошла великая мировая трещина.»
Мацуо Басё:
«Мастера прошлого работали так старательно над поэзией хайкай, что им удавалось сочинить всего два или три хайку за всю жизнь. Для начинающего копировать природу легко — вот от чего они предостерегают нас.»
Оскар Уайльд:
«Вся скверная поэзия порождена искренним чувством. Быть естественным — значит быть очевидным, а быть очевидным — значит быть нехудожественным.»
Антоний Слонимский:
«Стихи могут быть без ритма, стихи могут быть без рифмы, стихи могут быть без смысла. — но нельзя, чтобы все сразу в одном стихотворении.»
Платон:
«Поэт — существо легкое, крылатое и священное, и он может творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным и исступленным и не будет в нем более рассудка.»
Морис Бланшо:
«Поэзия стала повседневностью.»
Валерий Яковлевич Брюсов:
«Поэтический талант дает многое, когда он сочетается с хорошим вкусом и направляется сильной мыслью. Чтобы художественное творчество одерживало большие победы, необходимы для него широкие умственные горизонты. Только культура ума делает возможной культуру духа.»
Осип Брик:
«Отличие хороших стихов от плохих. В хороших стихах запоминаются хорошие строчки, а в плохих —плохие.»
Томас Стернз Элиот:
«Поэзия — превращение крови в чернила.»
Чарльз Лэм:
«Истинный поэт грезит наяву, только не предмет мечтаний владеет им, а он — предметом мечтаний.»
Бенедетто Кроче:
«В поэзии нет фактов, а есть слова, нет реальности, а есть образы.»
Анна Андреевна Ахматова:
«Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда.»
Дон Маркис:
«Поэзия — это то. что увидел Мильтон, когда ослеп.»
Александр Александрович Бестужев:
«Да, да, в стихах моих знакомых Собранье мыслей — насекомых!»
Валерий Уланов:
«Поэзия — союзное звучание слов, подчёркивающее ритмом своего звучания настроение излагаемой темы.»
Борис Слуцкий:
«И что такое поэзия, пусть даже не хорошая, а просто ― поэзия? Какие знаки различия носит Медный Всадник?»
Лазарь Лагин:
«Хороших стихов мало у кого много.»
Томас Стернз Элиот:
«Истинная поэзия воспринимается прежде, чем понимается.»
Элиас Канетти:
«Подлинные поэты встречаются со своими персонажами лишь после того, как создали их.»
Ян Райнис:
«Поэзия и искусство — это особая форма не только выражения, но и познания.»
Пол Четфилд:
«Поэзия — музыка мысли, доносимая до нас в музыке языка.»
Роберт Браунинг:
«Ты хочешь, чтобы твои песни не умерли? Пой о сердце человека.»
Анатоль Франс:
«Сочинение стихов ближе к богослужению, чем обычно полагают.»
Иван Хемницер:
«Науки все корысть на свет произвела, Поэзия одна от чувств произошла.»
Поль Валери:
«Стихотворение есть растянутое колебание между звуком и смыслом.»
Михаил Аркадьевич Светлов:
«Поэзия — моя держава, Я вечный подданный ее.»
Поль Элюар:
«Цель поэзии — полезная правда.»
Ролан Барт:
«Поэтическое воображение по сути своей не формирует, а деформирует образы.»
Альфред Адлер:
«Поэты лгут, но их ложь приятна.»
Перси Биши Шелли:
«Поэзия — памятник, в котором запечатлены лучшие и счастливейшие мгновения самых лучших и счастливейших умов.»
Афанасий Фет:
«Кто не в состоянии броситься с седьмого этажа вниз головой, с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху, тот не лирик.»
Аристотель:
«Поэзия — удел человека или одаренного, или одержимого.»
Анатолий Васильевич Луначарский:
«Поэзия не может не быть поэзией своего времени и должна быть ею. Но тот, кто выражает черты своего времени, роднящие его с будущим, оказывается бессмертным.»
Вильгельм Дильтей:
«Нельзя постичь жизнь поэта без знания процесса воображения.»
Лев Луни.:
«Бывают хорошие стихи, плохие стихи и стихи как стихи, последние ужаснее всего.»
Цицерон:
«Мы ведь знаем мнение величайших ученых, что разные отрасли знания требуют изучения и наставления, поэтическую же способность создает сама природа, и поэт творит из своего духа и в то же время как бы вдохновляется свыше.»
Давид Самойлов:
«Поэзия должна быть странной, Шальной, бессмысленной, туманной И вместе ясной, как стекло, И всем понятной, как тепло.»
Владимир Галактионович Короленко:
«Поэтический язык — краткий, сжатый, картинный и музыкальный.»
Эмиль Мишель Чоран:
«Ветер, который так прекрасно замещает музыку и поэзию. Странно, что в краях, где он дует, ищут каких-то других средств выражения.»
Джон Кейдж:
«Мне нечего сказать, и я говорю это, это и есть поэзия.»
Михаил Зощенко:
«Маловысокохудожественные стихи.»
Жорж Батай:
«Поэт — не толпа, он неизлечимо одинок.»
Георг Кристоф Аихтенберт:
«У многих людей сочинение стихов — это болезнь роста ума.»
Ралф Уолдо Эмерсон:
«Стихотворение должно состоять из строк, каждая из которых — стихотворение.»
Стефан Малларме:
«Стихи делают не из мыслей, мой дорогой. Стихи делают из слов.»
Роберт Бертон:
«Все поэты — безумцы.»
Игорь Субботин:
«Поэт — лишь перо в руках окрылённой души.»
Лев Карсавин:
«Поэт — дитя, он смеется лучшим в мире смехом — смехом сквозь слезы.»
Иосиф Бродский:
«Поэт – средство существования языка.»
Лев Николаевич Толстой:
«Поэзия есть огонь, загорающийся в душе человека. Огонь этот жжет, греет и освещает Настоящий поэт сам невольно и страданьем горит, и жжет других, и в этом все дело.»
Филодем из Гадары:
«Стихи если и приносят пользу, то не как стихи.»
Максим Горький:
«Прославим поэтов, у которых один бог — красиво сказанное бесстрашное слово правды.»
Федерико Гарсиа Лорка:
«Поэтический образ — это всегда трансляция смысла.»
Жан Расин:
«Поэты имеют то общее с еретиками, что они всегда защищают свои произведения, но что совесть их никогда не оставляет их в покое.»
Готхольд Эфраим Лессинг:
«Я давно уже считал, что двор — не место для поэта, который должен изучать природу. Но если пышность и этикет превращают людей в машины, то обязанность поэта — снова сделать из этих машин людей.»
Неизвестный автор:
«Негодование делает поэтом.»
Альберто Моравиа:
«Что мне нравится у поэтов – это поэзия.»
Гораций:
«Художникам, как и поэтам, издавна право дано дерзать на все что угодно.»
Акутагава Рюноскэ:
«Проза занимает место в литературе только благодаря содержащейся в ней поэзии.»
Константин Георгиевич Паустовский:
«Поэтическое восприятие жизни, всего окружающего нас — величайший дар, доставшийся нам от поры детства. Если человек не растеряет этот дар на протяжении долгих трезвых лет, то он поэт или писатель.»
Овидий:
«Стихи удаются, если созданы при душевной ясности.»
Никола Буало:
«Один безупречный сонет стоит длинной поэмы.»
Илья Эренбург:
««Шуми левкой и резеда. С моей душой стряслась беда. С душой моей стряслась беда, Шуми левкой и резеда». Все понимают, что левкой не дуб и резеда не липа, шуметь они не могут. И всё-таки это хорошо, а почему хорошо, объяснить невозможно: такова поэзия. И, вспоминая Есенина, я всегда думаю: был поэт…»
Лидия Обухова:
«Поэзия — это первоначальная попытка расковать немоту мысли.»
Уильям Шекспир:
«Небольшие жеманные стихотворения раздражают нервы больше, нежели скрип немазаных колес.»
Халиль Джебран:
«Между ученым и поэтом простирается зеленый луг: перейдет его ученый — станет мудрецом, перейдет его поэт — станет пророком.»
Жан Кокто:
«Поэзия — это религия без надежды.»
Шарль Рамю:
«Поэт — самое одинокое и наименее одинокое существо на свете.»
Стивен Уоллес:
«Вся поэзия — экспериментальная поэзия.»
Вергилий Марон Публий:
«Я не стремлюсь охватить своими стихами все.»
Вольтер:
«Поэзия — музыка души.»
Бенджамин Джонсон:
«Не всякий, кто может писать стихи, — поэт.»
Генрих Гейне:
«Первый, кто сравнил женщину с цветком, был великим поэтом, но уже второй был олухом.»
Игорь Кобзев ? Предупрежденье
Поэма
1
Есть легенда: влюбленным разлука грозила.
И печальная девушка в лунную ночь
Тень любимого перстнем на стене очертила,
Чтобы память оставить, чтобы боль превозмочь.
Где ты, юность моя? Золотая влюбленность,
Наша шумная школа, учителя речь,
Годы пылких исканий, души окрыленность?
Мне хотя бы в стихах вашу тень уберечь…
Ах, какими порой мы бывали плохими,
Что за подлый смешок наши губы сводил,
Когда вечно простуженный старенький химик
В одеяло закутанный в класс приходил.
Мы пускали в полет озорные намеки,
Мы не знали, что главное – свет, а не тень,
Не ценили того, что на каждом уроке
Возникал он бессменно, как белый день.
И по черной доске наступала рядами
Кавалерия формул, за строем строй,
И взрывали «гремучую смесь» перед нами,
Его руки, спаленные кислотой.
Что-то гордое было в фигуре согбенной,
Что-то дерзкое пряталось в колких зрачках.
Он любил повторять: – Сколько тайн во вселенной!
Много больше, чем двоек у вас в дневниках!
А зима лютовала. Мороз все ярился.
Помню, староста класса оповестил:
– Не спасло одеяло! Алхимик свалился!
Может, кто-то сходил бы к нему – навестил?
Вот тогда-то впервые, мой старый учитель,
Я, чуть-чуть оробев, постучался с крыльца
В одинокую вашу чудную обитель,
В вашу келью премудрого мудреца.
Тут меня обступили тетради, бумаги,
Тигли, колбы, реторты, кривой телескоп;
И старинные книги, как строгие маги,
Вещим взором веков мне прицелились в лоб.
И казалось неважным, ни капли неважным,
Что края одеяла лежат на полу,
Что черствеет батон на пакете бумажном,
Что одежда на кресле пылится в углу…
Вот где мудрая жизнь! Это понял я разом.
Здесь одна лишь наука над веком царит,
Здесь природу сверлит испытующий разум,
А отвергнутый быт оттеснен и забыт.
Одинокий старик, захлебнувшийся в кашле,
Точно сказочный призрак, предстал предо мной
Чудотворцем – волшебником в каменной башне,
Окруженным таинственной тишиной.
Когда ночь подступает шагами глухими,
И рентгеновским снимком мрак чернеет в окне,
Седовласый учитель, как древний алхимик,
Плавит золото мудрости в книжном огне.
Сняв клокочущий чайник с пылающей плитки,
Он не ужин зовет меня с ним разделить:
Просто те золотые словесные слитки
Ему надо кому-нибудь раздарить.
Он заводит беседу «высоким глаголом»,
Ему хочется знать, чем живет молодежь.
Что сказать? Чем живем мы? Фокстротом, футболом,
Школьным джазом, туризмом… Всего не сочтешь!
И сказал мой учитель: – Футболом мир болен.
Я не против. Но есть тут загвоздка одна:
Никому в этом слишком ценимом футболе
Не ясна философская сторона.
И сказал мой учитель: – Светлых дум озаренье
Вправе спорить с сияньем вселенских лучей.
И наш разум обязан сквозь три измеренья
Прорываться к четвертому – к сути вещей!
И сказал мой учитель: – Есть великое дело:
Свет бессмертной Науки выводить на простор.
Этой славной богине служил Кампанелла,
Ломоносов, Коперник и Томас Моор.
И поведал учитель о планетах, о звездах.
И об атомных тайнах повел свой рассказ.
И заставил увидеть невидимый воздух –
Будто сдернул повязку с завязанных глаз.
И в распахнутом круглом окне телескопа,
Как в каюте плывущего в ночь корабля,
Мне открылись видения звездного скопа,
Сквозь которые плавно несется Земля.
И сказал мой учитель: – Сколько дивного рядом!
Золотая эпоха уж видна впереди!
Скоро нам покорится раскованный атом
И к далекой вселенной пролягут пути!
Задыхаясь, учитель кашлял хрипло и долго
И, хватаясь за книги, страницы листал.
И, как звезды, горели глаза от восторга,
И до темных глубин ясный взор доставал…
2
Я домой возвращался на себя непохожим:
Белый свет мне казался туманной игрой,
И, по-новому глядя в лица редких прохожих,
Я искал в них клубящихся атомов рой.
Я как будто проник внутрь предметных конструкций,
В юркий быт электронов, в их цепкую власть;
Я боялся плечом к кирпичам прикоснуться,
Чтоб в межъядерном поле навек не пропасть!
Я почувствовал вдруг, как из далей огромных,
Из космической глуби, из звездных ночей
Мир ворвался в меня, как в звучащий приемник,
Гулом альфа- и бета- и гамма-лучей!
И мне сделалось страшно в этом мраке полночном,
Полном скрытого смысла, огня и борьбы;
Показался мне слабым и очень непрочным
Стебелек моей тонкой и зыбкой судьбы.
И на миг, как лазутчик, проникла в сознанье
Злая дума о роли учителей:
Ведь, конечно, позорно и опасно незнанье,
Но глубокое знанье, пожалуй, страшней!
Ну а все же я верил, что даром не сгину:
Я ведь знал, что природа – мне кровная мать.
Как не по сердцу матери быть жестокою к сыну,
Так нелепо вселенной людям зло насылать.
3
Мне порой говорили: – Может, сходим на танцы?
– Ты пойдешь на каток? – Я глазами моргал.
Я глядел на друзей, как глядят иностранцы,
Потому что их речи едва понимал…
Я швырял им ответы острее, чем гвозди,
Я летел мимо них, озираясь, как вор:
Я спешил к дорогому учителю в гости,
Чтоб продолжить волнующий разговор.
Золотая девчонка была у нас в школе,
Мы с ней многим делились, бродя вечерком.
Только новую дружбу я таил и от Оли,
Потому что боялся прослыть чудаком.
Вскинув вверх, как гранату, журнал в развороте,
Я врывался к учителю, как ураган:
– Вот прочтите о Капице, о Резерфорде!
Человечество скоро расколет уран!
И, склонясь, как над хлебом, над новым журналом,
Старый химик со смаком губами жевал.
Ах, как жарко науке успеха желал он!
Как настойчиво людям он счастья желал!
Говорил мне учитель: – Станет садом планета,
Станут людям доступны любые дела,
Каждый камень послужит источником света,
В каждой капле проснется источник тепла.
Говорил мне учитель: – Мы у цели бойцовской:
Скоро нам покорятся все тайны Земли,
И вот-вот уже в космос, как мечтал Циолковский,
Полетят межпланетные корабли.
Говорил мне учитель: – Скоро будут открыты
Марсианских каналов немые творцы,
И – откуда вторгаются метеориты,
И – к чему на Луне этих оспин рубцы.
Говорил мне учитель (Я слушал как сказку):
– Где-то в космосе тоже жизнь разумная есть,
И об этом не раз сквозь безмолвную маску
Прорывалась на Землю туманная весть.
Говорил мне учитель: – Прислушайтесь к мифам:
Зря ли Марсом – планетой! – бог войны окрещен?
Не сгорел ли в реальном полете над миром
Легендарный сын Гелиоса – Фаэтон?
Говорил мне учитель: – Как нить Ариадны,
Размотает наш ум всех преданий секрет:
Может, нимбы богов – это просто скафандры?
Может, контуры храмов – это память ракет?
Словно крылья росли у меня за плечами,
И тянуло к неведомым звездным лучам.
И во сне все упорней летал я ночами:
Видно, я еще рос, хоть и школу кончал.
И мне снились сады – в розах белых и алых,
Города гармоничные, как идеал,
И спокойная гладь марсианских каналов –
Голубей и прямей, чем Ферганский канал.
Часто снились мне цирки и амфитеатры
На седой, алебастровой почве Луны,
В тех театрах сидят мудрецы и гиганты
И глаза их на Землю устремлены.
И, взирая на наши пожары и драки,
Понимая, как нужно рассеивать мрак,
Шлют нам братья из космоса вещие знаки,
Только мы их секрет не раскусим никак!
4
Но вернемся на Землю, ведь я – ее житель.
Огневых испытаний приблизился срок.
Я ушел на войну, а мой старый учитель
Вел в нетопленой школе за уроком урок.
Я писал ему в письмах о далеких походах,
Он в ответах желал мне счастливых путей,
Сообщал о классических классных невзгодах,
О лентяях, о спорах учителей.
Отгремели бои. Мы вернулись из далей.
Я, признаюсь, чуть-чуть погордиться хотел:
На груди у меня красовались медали,
А на сердце учителя орден блестел.
«Неужели и он уходил в батальоны?»
– Нет! – смущенно сказал он. – Для фронта я
стар.
Вывел несколько формул для нужд обороны.
Что за формулы – я углубляться не стал.
Мы достойно отметили праздник Победы.
Жарким ливнем салютов был нам воздан почет.
И опять закудрявились наши беседы –
Неуемной, раскованной мысли полет!
5
Уж вконец затихали вселенские драки.
Но внезапно опять загремела пальба.
Грянул взрыв в Хиросиме, вслед за ним –
в Нагасаки.
Вознеслись над планетой два страшных «гриба»!
Потянулись с Востока такие рассказы,
От которых померкли кошмарные сны,
Как растаяли в небе рыбацкие фанзы,
Как мосты и дома поднялись до Луны.
Водокачки, вокзалы в песок рассыпались.
От горячего пепла почернел белый день.
Люди, птицы и звери, как дым, испарялись,
Оставляя на камнях пугливую тень.
Два жестокие взрыва, махнувши косою,
Как траву, посбривали леса и сады,
С корнем вырвали храмы — с их древней красою,
Опрокинули джонки в пену мертвой воды.
Радиация рыбу в морях заразила,
В кровь людскую незримой отравой вошла.
Настоящее, прошлое гибель сразила,
Над грядущим свирепый топор занесла!
Столь безумной затеи не знала планета!
Чтоб природа себя пожирала сама!
Сумасшедшим был тот, кто решился на это!
Исполнительный летчик тоже спятил с ума!
…Мой учитель всегда был сердечным и светлым.
А теперь словно душу подернуло мглой,
Словно взрыв тот, минуя десять тыщ километров,
Угодил в него едкой, ядовитой волной.
Стали резче на лбу две угрюмые складки,
Взгляд наполнился мрачным, тревожным огнем,
Будто горечь какой-то печальной догадки
Грибовидным пятном отпечаталась в нем.
Он сгибался от старости и от простуды,
На глазах затихал, замирал человек.
Лишь росли в его комнате книжные груды –
От седых букинистов, из библиотек.
Помню, чем-то однажды взволнован ужасно,
Он подвел меня к кипам раскиданных книг
И шепнул, задыхаясь: – Мне ясно! Все ясно!
Наконец-то я в тайну преданий проник!
И сказал мой учитель: – Нам пора догадаться,
Что в далеких эпохах, за тысячи лет,
Уж случались крушения цивилизаций
На обугленных почвах соседних планет!
Вспомним грустные мифы классических старцев,
Сопоставим с событьями наших времен:
Почему бог войны именуется Марсом?
Отчего, сбившись с курса, сгорел Фаэтон?
Что мерещилось грекам огневой колесницей,
Искрометной квадригой в неловких руках,
Может, вовсе не миф о несчастном вознице,
А трагический факт, отраженный в веках?!
Там, на Марсе, на близком к нему Фаэтоне
Мудрецы до высоких вершин доросли,
Там могущество атома взяли в ладони,
Да потом с этим «джином» совладать не смогли.
Мир мечтает о правде! Однако известно:
Ложь гнетет ее злобною силой своей.
В жизни праведным быть многим не интересно,
Скользкий путь авантюр им куда веселей!
Может, были раздоры там между жрецами,
Может, власти хотелось, может, слава звала –
И погаными атомными грибами
Вся поверхность планет в некий час поросла!
До Земли, до Луны докатились их битвы,
В жарком блеске ракет пали гости с небес –
И ворвались их громы в людские молитвы,
Где – Юпитер и Марс, где – Перун и Зевес.
Пел далекий поэт: «Встала Дева Обида,
Заплескала крылами у синей волны…»
Отчего провалилась на дно Атлантида?
Может, атомным взрывом ее дни сочтены?
А откуда меж лунных сухих океанов
Эти оспины, кольца, пруды без воды?
Может, вовсе не кратеры мертвых вулканов,
Может, атомных взрывов прямые следы?
Где теперь Фаэтон? Та же скорбная повесть:
Полыхнула планета, как порох в стволе;
Уцелел от нее астероидный пояс,
Угольки метеоров, светящих во мгле.
Видно, Марс, бог войны, был в боях победитель.
Но и сам радость жизни радиацией сжег.
В страшных атомных битвах, – сказал мой учитель, –
Может быть лишь один – очень страшный итог.
И сказал мой учитель: – Обидная штука.
Не узнавши всей правды, я из жизни уйду…
Для прогресса и света существует наука.
Почему ж она сеет печаль и беду?
И сказал мой учитель: – Я постичь не умею:
Разве может все лучшее опрокинуться вспять?
Человечество славило дар Прометея –
Неужели придется его проклинать?
И сказал мой учитель: – Расставаясь с Землею,
Я хотел бы собратьев предупредить:
Надо быть осторожней с грозной силой цепною,
Чтобы страшного бедствия не повторить!
6
Годовщину Победы мы встречали огнями.
А мой старый учитель был у края пути…
В непроглядную ночь он ушел со словами:
– Интересно б узнать, что нас ждет впереди?
Дорогой мой учитель! Если был бы ты рядом,
Я тебе рассказал бы в неспешных речах,
Как запрягся в работу обузданный атом –
В медицинских приборах, в бетонных печах.
А еще бы сердечней был ты мне благодарен,
Если б мог тебя вестью порадовать я,
Как в могучей ракете взвился в космос Гагарин
И за ним все другие удалые друзья.
Не скажу: «Спи спокойно»! Ты не мог быть
спокойным.
Слишком темная тень над планетой висит.
Но и тут – на пути к разрушительным войнам –
Наш недремлющий атом солдатом стоит!
Скрыты наши ракеты в тайных скалах угрюмых,
Возле них часовые забыли про сны,
Чтоб любому врагу страшно было подумать
Прикоснуться к горячему пульту войны.
Над страной нашей весны грохочут громами.
Люди духом светлеют с течением лет.
Как бы мог ты гордиться учениками:
Все – в трудах, все – в заботах, бездельников нет.
Есть работа и мне в этой жизни тревожной:
Славлю милую Землю, наш солнечный дом,
Чтобы недругам стало еще невозможней
Замахнуться над миром смертельным огнем!
Как вам это стихотворение?
Сожалеем, но у нас пока нет этого стихотворения в аудиоформате.
Если Вы хотели его услышать, напишите, пожалуйста, в комментариях и мы постараемся оперативно подготовить запись.
Благодарим за понимание!
Анализ стихотворения
Вот что нашлось на YouTube по этому запросу
Сожалеем, если Вы не нашли на нашем сайте то что искали. Помогите нам стать лучше, ответив на 2 вопроса.
Также вы можете заказть анализ стихотворения у нас, заполнив форму.
Другие произведения автора
Игорь Кобзев ? На марше
Игорь Кобзев ? Летний день
Игорь Кобзев ? Синий сон
Игорь Кобзев ? Когда ушла ты, не любя
Игорь Кобзев ? Весеннее напутствие
Игорь Кобзев ? У Троицы
Игорь Кобзев ? Предчувствие
Игорь Кобзев ? Воспоминанье
Игорь Кобзев ? Со Светкой, смешливой девочкой
Игорь Кобзев ? Белые ночи
Другие стихи русских поэтов