Иосиф Бродский ? Fin de siecle
Век скоро кончится, но раньше кончусь я.
Это, боюсь, не вопрос чутья.
Скорее — влиянье небытия
на бытие. Охотника, так сказать, на дичь —
будь то сердечная мышца или кирпич.
Мы слышим, как свищет бич,
пытаясь припомнить отчества тех, кто нас любил,
барахтаясь в скользких руках лепил.
Мир больше не тот, что был
прежде, когда в нем царили страх, абажур, фокстрот,
кушетка и комбинация, соль острот.
Кто думал, что их сотрет,
как резинкой с бумаги усилья карандаша,
время? Никто, ни одна душа.
Однако время, шурша,
сделало именно это. Поди его упрекни.
Теперь повсюду антенны, подростки, пни
вместо деревьев. Ни
в кафе не встретить сподвижника, раздавленного судьбой,
ни в баре уставшего пробовать возвыситься над собой
ангела в голубой
юбке и кофточке. Всюду полно людей,
стоящих то плотной толпой, то в виде очередей;
тиран уже не злодей,
но посредственность. Также автомобиль
больше не роскошь, но способ выбить пыль
из улицы, где костыль
инвалида, поди, навсегда умолк;
и ребенок считает, что серый волк
страшней, чем пехотный полк.
И как-то тянет все чаще прикладывать носовой
к органу зрения, занятому листвой,
принимая на свой
счет возникающий в ней пробел,
глаголы в прошедшем времени, букву ‘л’,
арию, что пропел
голос кукушки. Теперь он звучит грубей,
чем тот же Каварадосси — примерно как ‘хоть убей’
или ‘больше не пей’ —
и рука выпускает пустой графин.
Однако в дверях не священник и не раввин,
но эра по кличке фин-
де-сьекль. Модно все черное: сорочка, чулки, белье.
Когда в результате вы все это с нее
стаскиваете, жилье
озаряется светом примерно в тридцать ватт,
но с уст вместо радостного ‘виват!’
срывается ‘виноват’.
Новые времена! Печальные времена!
Вещи в витринах, носящие собственные имена,
делятся ими на
те, которыми вы в состоянии пользоваться, и те,
которые, по собственной темноте,
вы приравниваете к мечте
человечества — в сущности, от него
другого ждать не приходится — о нео-
душевленности холуя и о
вообще анонимности. Это, увы, итог
размножения, чей исток
не брюки и не Восток,
но электричество. Век на исходе. Бег
времени требует жертвы, развалины. Баальбек
его не устраивает; человек
тоже. Подай ему чувства, мысли, плюс
воспоминания. Таков аппетит и вкус
времени. Не тороплюсь,
но подаю. Я не трус; я готов быть предметом из
прошлого, если таков каприз
времени, сверху вниз
смотрящего — или через плечо —
на свою добычу, на то, что еще
шевелится и горячо
наощупь. Я готов, чтоб меня песком
занесло и чтоб на меня пешком
путешествующий глазком
объектива не посмотрел и не
исполнился сильных чувств. По мне,
движущееся вовне
время не стоит внимания. Движущееся назад
сто’ит, или стои’т, как иной фасад,
смахивая то на сад,
то на партию в шахматы. Век был, в конце концов,
неплох. Разве что мертвецов
в избытке — но и жильцов,
исключая автора данных строк,
тоже хоть отбавляй, и впрок
впору, давая срок,
мариновать или сбивать их в сыр
в камерной версии черных дыр,
в космосе. Либо — самый мир
сфотографировать и размножить — шесть
на девять, что исключает лесть —
чтоб им после не лезть
впопыхах друг на дружку, как штабель дров.
Под аккомпанемент авиакатастроф,
век кончается; Проф.
бубнит, тыча пальцем вверх, о слоях земной
атмосферы, что объясняет зной,
а не как из одной
точки попасть туда, где к составу туч
примешиваются наши ‘спаси’, ‘не мучь’,
‘прости’, вынуждая луч
разменивать его золото на серебро.
Но век, собирая свое добро,
расценивает как ретро
и это. На полюсе лает лайка и реет флаг.
На западе глядят на Восток в кулак,
видят забор, барак,
в котором царит оживление. Вспугнуты лесом рук,
птицы вспархивают и летят на юг,
где есть арык, урюк,
пальма, тюрбаны, и где-то звучит там-там.
Но, присматриваясь к чужим чертам,
ясно, что там и там
главное сходство между простым пятном
и, скажем, классическим полотном
в том, что вы их в одном
экземпляре не встретите. Природа, как бард вчера —
копирку, как мысль чела —
букву, как рой — пчела,
искренне ценит принцип массовости, тираж,
страшась исключительности, пропаж
энергии, лучший страж
каковой есть распущенность. Пространство заселено.
Трению времени о него вольно
усиливаться сколько влезет. Но
ваше веко смыкается. Только одни моря
невозмутимо синеют, издали говоря
то слово ‘заря’, то — ‘зря’.
И, услышавши это, хочется бросить рыть
землю, сесть на пароход и плыть,
и плыть — не с целью открыть
остров или растенье, прелесть иных широт,
новые организмы, но ровно наоборот;
главным образом — рот.
__ Fin de siecle — конец века (франц.).
Как вам это стихотворение?
Сожалеем, но у нас пока нет этого стихотворения в аудиоформате.
Если Вы хотели его услышать, напишите, пожалуйста, в комментариях и мы постараемся оперативно подготовить запись.
Благодарим за понимание!
Анализ стихотворения
Вот что нашлось на YouTube по этому запросу
Сожалеем, если Вы не нашли на нашем сайте то что искали. Помогите нам стать лучше, ответив на 2 вопроса.
Ничего не понимаю в стихах
50.23%
Сам(а) бы сделал(а), но нет нормальной инструкции
20.36%
Нет времени, нужно другим заниматься
29.42%
Также вы можете заказть анализ стихотворения у нас, заполнив форму.
Другие произведения автора
Иосиф Бродский ? Уезжай, уезжай, уезжай
Уезжай, уезжай, уезжай, так немного себе остается, в теплой чашке смертей помешай эту горечь и голод, и солнце. Что с ...
Иосиф Бродский ? Настеньке Томашевской в Крым
Пусть август — месяц ласточек и крыш, подверженный привычке стародавней, разбрасывает в Пулкове камыш и грохает распахнутою ставней.Придет пора, и ...
Иосиф Бродский ? Был черный небосвод светлей тех ног
«Был черный небосвод светлей тех ног, и слиться с темнотою он не мог»БродскийВ тот вечер возле нашего огня увидели мы ...
Иосиф Бродский ? Дерево
Бессмысленное, злобное, зимой безлиственное, стадии угля достигнувшее колером, самой природой предназначенное для отчаянья, — которого объем никак не калькулируется, — ...
Иосиф Бродский ? В этой комнате пахло тряпьем и сырой водой
В этой комнате пахло тряпьем и сырой водой, и одна в углу говорила мне: ‘Молодой! Молодой, поди, кому говорю, сюда’ ...
Иосиф Бродский ? На титульном листе
Ты, кажется, искал здесь? Не ищи. Гремит засов у входа неизменный. Не стоит подбирать сюда ключи. Не тут хранится этот ...
Иосиф Бродский ? Восходящее желтое солнце следит косыми
Восходящее желтое солнце следит косыми глазами за мачтами голой рощи, идущей на всех парах к Цусиме крещенских морозов. Февраль короче ...
Иосиф Бродский ? Не тишина ? немота
Не тишина — немота. Усталость и ломота: голова, голова болит. Ветер в листве. Ветер волосы шевелит на больной голове.Пой же, ...
Иосиф Бродский ? Вид с холма
Вот вам замерзший город из каменного угла. Геометрия оплакивает свои недра. Сначала вы слышите трио, потом — пианино негра. Река, ...
Другие стихи русских поэтов
Игорь Северянин ? На сенокосе
Льется дождь, златисто-кос, Льется, как из лейки. Я иду на сенокос По густой аллейке. Вот ...
Анна Ахматова ? Из цикла «Сожженная тетрадь»
Пусть мой корабль пошел на дно, Дом превратился в дым… Читайте все — мне всё ...
Аделаида Герцык ? Он был молод и жил среди нас
«Он был молод и жил среди нас…» Памяти бориса шульги. Посвящ. Другу умершего, адриану талаеву ...
Саша Черный ? Мой роман
Для нас уже нет двадцатого века, И прошлого нам не жаль: Мы два Робинзона, мы ...
Юлий Ким ? Матросы играют в домино
— А ну, забьем «козла», ха-ха! Забьем, была — не была, ха-ха! И если ты ...
Николай Гумилев ? Душа и тело
И тело мне ответило мое, Простое тело, но с горячей кровью: «Не знаю я, что ...
Николай Глазков ? А минувшее все непонятнее ребусо
А минувшее все непонятнее ребусов, И его не понять, не читая томов. Но чем больше ...
Ольга Берггольц ? Октябрьский дождь стучит в квадрат оконный
Да я ли здесь жила с тобой? Да я ли кормила здесь когда-то дочерей? Меня ...
Михаил Цетлин (Амари) ? С средней долей
С средней долей не могу я примириться, А добыть другую где же силы! Только остается, ...
Юлий Ким ? Разговор учителя и ученика
УЧИТЕЛЬ: — Ах, неужели действительно Уж так уж необходимо Быть непременно честным И поступать соответственно? ...