Иосиф Бродский ? Сан-Пьетро
I
Третью неделю туман не слезает с белой
колокольни коричневого, захолустного городка,
затерявшегося в глухонемом углу
Северной Адриатики. Электричество
продолжает в полдень гореть в таверне.
Плитняк мостовой отливает желтой
жареной рыбой. Оцепеневшие автомобили
пропадают из виду, не заводя мотора.
И вывеску не дочитать до конца. Уже
не терракота и охра впитывают в себя
сырость, но сырость впитывает охру и терракоту.
Тень, насыщающаяся от света,
радуется при виде снимаемого с гвоздя
пальто совершенно по-христиански. Ставни
широко растопырены, точно крылья
погрузившихся с головой в чужие
неурядицы ангелов. Там и сям
слезающая струпьями штукатурка
обнажает красную, воспаленную кладку,
и третью неделю сохнущие исподники
настолько привыкли к дневному свету
и к своей веревке, что человек
если выходит на улицу, то выходит
в пиджаке на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В два часа пополудни силуэт почтальона
приобретает в подъезде резкие очертанья,
чтоб, мгновенье спустя, снова сделаться силуэтом.
Удары колокола в тумане
повторяют эту же процедуру.
В итоге невольно оглядываешься через плечо
самому себе вслед, как иной прохожий,
стремясь рассмотреть получше щиколотки прошелестевшей
мимо красавицы, но — ничего не видишь,
кроме хлопьев тумана. Безветрие, тишина.
Направленье потеряно. За поворотом
фонари обрываются, как белое многоточье,
за которым следует только запах
водорослей и очертанья пирса.
Безветрие; и тишина как ржанье
никогда не сбивающейся с пути
чугунной кобылы Виктора-Эммануила.
II
Зимой обычно смеркается слишком рано;
где-то вовне, снаружи, над головою.
Туго спеленутые клочковатой
марлей стрелки на городских часах
отстают от меркнувшего вдалеке
рассеянного дневного света.
За сигаретами вышедший постоялец
возвращается через десять минут к себе
по пробуравленному в тумане
его же туловищем туннелю.
Ровный гул невидимого аэроплана
напоминает жужжание пылесоса
в дальнем конце гостиничного коридора
и поглощает, стихая, свет.
‘Неббия’1, — произносит, зевая, диктор,
и глаза на секунду слипаются, наподобье
раковины, когда проплывает рыба
(зрачок погружается ненадолго
в свои перламутровые потемки);
и подворотня с лампочкой выглядит, как ребенок,
поглощенный чтением под одеялом;
одеяло все в складках, как тога Евангелиста
в нише. Настоящее, наше время
со стуком отскакивает от бурого кирпича
базилики, точно белый
кожаный мяч, вколачиваемый в нее
школьниками после школы.
Щербатые, но не мыслящие себя
в профиль, обшарпанные фасады.
Только голые икры кривых балясин
одушевляют наглухо запертые балконы,
где вот уже двести лет никто
не появляется: ни наследница, ни кормилица.
Облюбованные брачующимися и просто
скучающими чудищами карнизы.
Колоннада, оплывшая как стеарин.
И слепое, агатовое великолепье
непроницаемого стекла,
за которым скрываются кушетка и пианино:
старые, но именно светом дня
оберегаемые успешно тайны.
В холодное время года нормальный звук
предпочитает тепло гортани капризам эха.
Рыба безмолствует; в недрах материка
распевает горлинка. Но ни той, ни другой не слышно.
Повисший над пресным каналом мост
удерживает расплывчатый противоположный берег
от попытки совсем отделиться и выйти в море.
Так, дохнув на стекло, выводят инициалы
тех, с чьим отсутствием не смириться;
и подтек превращает заветный вензель
в хвост морского конька. Вбирай же красной
губкою легких плотный молочный пар,
выдыхаемый всплывшею Амфитритой
и ее нереидами! Протяни
руку — и кончики пальцев коснутся торса,
покрытого пузырьками
и пахнущего, как в детстве, йодом.
III
Выстиранная, выглаженная простыня
залива шуршит оборками, и бесцветный
воздух на миг сгущается в голубя или в чайку,
но тотчас растворяется. Вытащенные из воды
лодки, баркасы, го’ндолы, плоскодонки,
как непарная обувь, разбросаны на песке,
поскрипывающим под подошвой. Помни:
любое движенье, по сути, есть
перенесение тяжести тела в другое место.
Помни, что прошлому не уложиться
без остатка в памяти, что ему
необходимо будущее. Твердо помни:
только вода, и она одна,
всегда и везде остается верной
себе — нечувствительной к метаморфозам, плоской,
находящейся там, где сухой земли
больше нет. И патетика жизни с ее началом,
серединой, редеющим календарем, концом
и т. д. стушевывается в виду
вечной, мелкой, бесцветной ряби.
Жесткая, мертвая проволока виноградной
лозы мелко вздрагивает от собственного напряженья.
Деревья в черном саду ничем
не отличаются от ограды, выглядящей
как человек, которому больше не в чем
и — главное — некому признаваться.
Смеркается; безветрие, тишина.
Хруст ракушечника, шорох раздавленного гнилого
тростника. Пинаемая носком
жестянка взлетает в воздух и пропадает
из виду. Даже спустя минуту
не расслышать звука ее паденья
в мокрый песок. Ни, тем более, всплеска.
Как вам это стихотворение?
Сожалеем, но у нас пока нет этого стихотворения в аудиоформате.
Если Вы хотели его услышать, напишите, пожалуйста, в комментариях и мы постараемся оперативно подготовить запись.
Благодарим за понимание!
Анализ стихотворения
Вот что нашлось на YouTube по этому запросу
Сожалеем, если Вы не нашли на нашем сайте то что искали. Помогите нам стать лучше, ответив на 2 вопроса.
Ничего не понимаю в стихах
50.24%
Сам(а) бы сделал(а), но нет нормальной инструкции
20.35%
Нет времени, нужно другим заниматься
29.41%
Также вы можете заказть анализ стихотворения у нас, заполнив форму.
Другие произведения автора
Иосиф Бродский ? Разговор с небожителем
Смотри ж, как, наг и сир, жлоблюсь о Господе, и это одно тебя избавит от ответа. Но это — подтверждение ...
Иосиф Бродский ? Холмы
По разным склонам спускались, случалось боком ступать. Кусты перед ними смыкались и расступались опять. Скользили в траве ботинки, меж камней ...
Иосиф Бродский ? В разгар холодной войны
Кто там сидит у окна на зеленом стуле? Платье его в беспорядке, и в мыслях — сажа. В глазах цвета ...
Иосиф Бродский ? Колыбельная
Зимний вечер лампу жжет, день от ночи стережет. Белый лист и желтый свет отмывают мозг от бед.Опуская пальцы рук, словно ...
Иосиф Бродский ? Я слышу не то, что ты мне говоришь, а голос
Я слышу не то, что ты мне говоришь, а голос. Я вижу не то, во что ты одета, а ровный ...
Иосиф Бродский ? Окна
Дом на отшибе сдерживает грязь, растущую в пространстве одиноком, с которым он поддерживает связь посредством дыма и посредством окон. Глядят ...
Иосиф Бродский ? Шведская музыка
К. Х.Когда снег заметает море и скрип сосны оставляет в воздухе след глубже, чем санный полоз, до какой синевы могут ...
Иосиф Бродский ? Храм Мельпомены
Поднимается занавес: на сцене, увы, дуэль. На секунданте — коричневая шинель. И кто-то падает в снег, говоря ‘Ужель’. Но никто ...
Иосиф Бродский ? Три главы
да город этот ли? Не этот, здесь не поймают, не убьют, сойдут с ума, сведут к поэту, тепло, предательство, приют ...
Иосиф Бродский ? Кушнеру
Представь: имение в глуши, полсотни душ, все тихо, мило; прочесть стишки иль двинуть в рыло равно приятно для души ...
Другие стихи русских поэтов
Федор Сологуб ? Святой Георгий Победоносец
Святой Георгий Победоносец Идолам не поклонился, Славу Господу воздал. Злой правитель разъярился, Палача с мечом ...
Игорь Северянин ? В альбом Олимпии Боронат
Есть где-то край… Есть где-то край волшебный, Где небеса и море — бирюза, Где все ...
Александр Измайлов ? Чиж и Стриж
Гулял с женою муж в саду, И, на беду, Пред ними птичка пролетела И на ...
Эдуард Асадов ? Трусиха
Шар луны под звездным абажуром Озарял уснувший городок. Шли, смеясь, по набережной хмурой Парень со ...
Александр Сумароков ? Здесь Делій погребенъ, которой всехь ругалъ
Здесь Делій погребенъ, которой всехь ругалъ: Единаго Творца онъ только не замалъ; И то лишъ ...
Борис Рыжий ? Господи, это я
— Господи, это я мая второго дня. — Кто эти идиоты? — Это мои друзья ...
Нина Гаген-Торн ? Возвращение
Как странно тем, кто видел Смерть, Вернуться в жизнь опять. Вложить персты в земную твердь ...
Кондратий Рылеев ? Желать чинов, кто славой волен
Желать чинов, кто славой волен, А я быть знатным не хочу, Колечком буду я доволен, ...
Осип Мандельштам ? Все в трамвае
С ними едут и другие, Незнакомые, чужие ...
Александр Блок ? Здесь в сумерки в конце зимы
Здесь в сумерки в конце зимы Она да я — лишь две души. «Останься, дай ...