илья эренбург — стихи о любви

Я помню, давно уже я уловил, Что Вы среди нас неживая. И только за это я Вас полюбил, Последней любовью сгорая.

Что любовь? Нежнейшая безделка. Мало ль жемчуга и серебра? Милая, я в жизни засиделся, Обо мне справляются ветра.

Нежное железо — эти скрепы, Даже страсть от них изнемогла. Каждый вздох могильной глиной лепок, Топки

Полярная звезда и проседь окон. Какая же плясунья унесет Два рысьих солнца мертвого Востока Среди густых

Никто не смел сказать Вам о вечернем часе, Хотя уж все давно мечтали о покое. Вы медленно сошли по липовой

Каждый вечер в городе кого-нибудь хоронят, Девушку печальную на кладбище несут. С колоколен радостных

Так ждать, чтоб даже память вымерла, Чтоб стал непроходимым день, Чтоб умирать при милом имени И догонять

1 В этих темных узеньких каналах С крупными кругами на воде, В одиноких и пустынных залах, Где так тихо-тихо

Люблю немецкий старый городок — На площади липу, Маленькие окна с геранями, Над лавкой серебряный рог

Моя любовь взошла в декабрьский вечер, Когда из уст исходит легкий пар, Когда зима сухим морозом лечит

Я знал, что утро накличет Этот томительный вечер; Что малая птичка Будет клевать мою печень;

Я стоял у окошка голый и злой И колол свое тело тонкой иглой. Замерзали, алые, темнели гвоздики.

Всё это шутка… Скоро весна придет. Этот год наши дети будут звать «Революцией», А мы просто скажем: «В

Ты делаешь милым мгновенное, тленное, Преображаешь жизни скудный день, На будничную землю Бросаешь ты

Ему? или ложечке? или заре, над городом плачущей? И где-то в эту же ночь Папуас под себя подбирает папуаску.

Снова смута, орудий гром, И трепещет смертное сердце. Какая радость, что и мы пройдем, Как день, как

В зените бытия любовь изнемогает. Какой угрюмый зной! И тяжко, тяжко мне, Когда, рукой обвив меня, ты

Я так любил тебя — до грубых шуток И до таких пронзительных немот, Что даже дождь, стекло и ветки путал

Про первую любовь писали много, — Кому не лестно походить на Бога, Создать свой мир, открыть в привычной

Календарей для сердца нет, Все отдано судьбе на милость. Так с Тютчевым на склоне лет То необычное случилось

Какой прибой растет в угрюмом сердце, Какая радость и тоска, Когда чужую руку хоть на миг удержит Моя

Был тихий день обычной осени. Я мог писать иль не писать: Никто уж в сердце не запросится, И тише тишь

О той надежде, что зову я вещей, О вспугнутой, заплаканной весне, О том, как зайчик солнечный трепещет

Средь гнезда чернявого станичников Сероглазую легко найду. Крепко я пророс корнями бычьими В каменную

Любовь не в пурпуре побед, А в скудной седине бесславья. И должен быть развеян цвет, Чтоб проступила

Когда замолкнет суесловье, В босые тихие часы, Ты подыми у изголовья Свои библейские весы. Запомни только

Уж сердце снизилось, и как! Как легок лёт земного вечера! Я тоже глиной был в руках Неутомимого Горшечника.

Тяжелы несжатые поля, Золотого века полнокровье. Чем бы стала ты, моя земля, Без опустошающей любови!

Ночь была. И на Пинегу падал длинный снег. И Вестминстерское сердце скрипнуло сердито. В синем жире стрелки

Тело нежное строгает стругом, И летит отхваченная бровь, Стружки снега, матерная ругань, Голубиная густая кровь.

Из земной утробы Этновою печью Мастер выплеснул густое серебро На обугленные черные предплечья Молодых

Был скверный день, ни отдыха, ни мира, Угроз томительная хрипота, Все бешенство огромного эфира, Не тот

Над Парижем грусть. Вечер долгий. Улицу зовут «Ищу полдень». Кругом никого. Свет не светит.