Овидий:
«Стихи удаются, если созданы при душевной ясности.»
Генри Лонгфелло:
«Поэзия — это солнце, солнце с его темными пятнами и затмениями, освещающее весь мир.»
Уистен Хью Оден:
«Отец стихотворения — поэт, мать — язык.»
Ян Райнис:
«Поэзия и искусство — это особая форма не только выражения, но и познания.»
Жорж Батай:
«Поэт — не толпа, он неизлечимо одинок.»
Аристотель:
«Историк и поэт отличаются друг от друга не речью — рифмованной или нерифмованной, их отличает то, что один говорит о случившемся, другой же о том, что могло бы случиться. Поэтому в поэзии больше философского, серьезного, чем в истории: ибо она показывает общее, тогда как история только единичное.»
Поль Элюар:
«Цель поэзии — полезная правда.»
Вольтер:
«Поэзия — музыка души.»
Антон Дельвиг:
«Цель поэзии – поэзия.»
Георгий Валентинович Плеханов:
«Когда поэту не нужен и не понятен окружающий его человеческий мир, то он сам остается ненужным и непонятным для окружающего человеческого мира.»
Марселен Бертло:
«Искусство и поэзия достигают полного развития только благодаря тесному союзу их руководящих представлений с теми познаниями о природе и реальности, которые достигнуты наукой.»
Эмиль Золя:
«Великая поэзия нашего века — это наука с удивительным расцветом своих открытий, своим завоеванием материи, окрыляющая человека, чтоб удесятерить его деятельность.»
Сэмюэл Тейлор Кольридж:
«Ни один великий поэт не может не быть одновременно и большим философом.»
Чарльз Лэм:
«Истинный поэт грезит наяву, только не предмет мечтаний владеет им, а он — предметом мечтаний.»
Перси Биш Шелли:
«Поэт смотрит на пороки современников как на временное облачение для своих созданий, прикрывающее, но не скрывающее их извечную гармонию.»
Хенрик Эльиенберг:
«Поэзия — чувство, закованное в броню размера и рифмы.»
Йохан Хёйзинга:
«Любая древняя поэзия есть вместе с тем и в тоже самое время культ, праздничное увеселение, коллективная игра, проявление искусности, испытание или загадывание загадок, мудрое поучение, переубеждение, околдовывание, ясновидение, пророчество, состязание.»
Бенджамин Джонсон:
«Не всякий, кто может писать стихи, — поэт.»
Анна Андреевна Ахматова:
«Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда.»
Филодем из Гадары:
«Стихи если и приносят пользу, то не как стихи.»
Константин Мелихан:
«Первым поэтом был тот, кто сравнил женщину с цветком, а первым прозаиком – тот, кто сравнил женщину с другой женщиной.»
Альберто Моравиа:
«Что мне нравится у поэтов – это поэзия.»
Мацуо Басё:
«Мастера прошлого работали так старательно над поэзией хайкай, что им удавалось сочинить всего два или три хайку за всю жизнь. Для начинающего копировать природу легко — вот от чего они предостерегают нас.»
Платон:
«Поэт — существо легкое, крылатое и священное, и он может творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным и исступленным и не будет в нем более рассудка.»
Гораций:
«Художникам, как и поэтам, издавна право дано дерзать на все что угодно.»
Александр Александрович Бестужев:
«Да, да, в стихах моих знакомых Собранье мыслей — насекомых!»
Георг Кристоф Аихтенберт:
«У многих людей сочинение стихов — это болезнь роста ума.»
Сэмюэл Джонсон:
«Знание предмета для поэта то же, что прочность материала для архитектора.»
Уильям Шекспир:
«Небольшие жеманные стихотворения раздражают нервы больше, нежели скрип немазаных колес.»
Шарль Рамю:
«Поэт — самое одинокое и наименее одинокое существо на свете.»
Осип Брик:
«Отличие хороших стихов от плохих. В хороших стихах запоминаются хорошие строчки, а в плохих —плохие.»
Платон:
«Кто идет к вратам поэзии, не вдохновленный музами, воображая, что одно искусство сделает его поэтом, тот и сам несовершенен, и поэзия его — ничто в сравнении с поэзией вдохновленного.»
Верлибр:
«Верлибр, победа разума над размером.»
Игорь Субботин:
«Поэт — лишь перо в руках окрылённой души.»
Перси Биши Шелли:
«Поэзия — памятник, в котором запечатлены лучшие и счастливейшие мгновения самых лучших и счастливейших умов.»
Томас Бабингтон Маколей:
«Анализ — не дело поэта. Его призвание — воспроизводить, а не расчленять.»
Роберт Бертон:
«Все поэты — безумцы.»
Людвиг Витгенштейн:
«Чтобы наслаждаться творчеством поэта, надо, я полагаю, любить и ту культуру, к которой он принадлежит.»
Иван Хемницер:
«Науки все корысть на свет произвела, Поэзия одна от чувств произошла.»
Владимир Галактионович Короленко:
«Поэтический язык — краткий, сжатый, картинный и музыкальный.»
Сэмюэл Кольридж:
«Проза – это слова в наилучшем порядке, а поэзия – наилучшие слова в наилучшем порядке.»
Михаил Гаспаров:
«Мы уже в том возрасте, когда любят не поэтов, а стихотворения.»
Генрих Гейне:
«Весь мир надорван по самой середине. А так как сердце поэта — центр мира, то в наше время оно тоже должно самым жалостным образом надорваться. В моем сердце прошла великая мировая трещина.»
Владимир Галактонович Короленко:
«Стих прежде всего — гармония.»
Элиас Канетти:
«Подлинные поэты встречаются со своими персонажами лишь после того, как создали их.»
Федерико Гарсиа Лорка:
«Поэтический образ — это всегда трансляция смысла.»
Перси Биши Шелли:
«Поэты — непризнанные законодатели мира.»
Мурасаки:
«Там, где льются изящные стихи, не остается места суесловию.»
Джон Кейдж:
«Мне нечего сказать, и я говорю это, это и есть поэзия.»
Лев Николаевич Толстой:
«Поэзия есть огонь, загорающийся в душе человека. Огонь этот жжет, греет и освещает Настоящий поэт сам невольно и страданьем горит, и жжет других, и в этом все дело.»
Валерий Уланов:
«Поэзия — союзное звучание слов, подчёркивающее ритмом своего звучания настроение излагаемой темы.»
Александр Пушкин:
«Если век может идти себе вперёд, науки, философия и гражданственность могут усовершенствоваться и изменяться, — то поэзия остается на одном месте, не стареет и не изменяется. Цель её одна, средства те же. И между тем как понятия, труды, открытия великих представителей старинной астрономии, физики, медицины и философии состарились и каждый день заменяются другими, произведения истинных поэтов остаются свежи и вечно юны.»
Новалис:
«Поэзия – это проза среди искусств.»
Цицерон:
«Мы ведь знаем мнение величайших ученых, что разные отрасли знания требуют изучения и наставления, поэтическую же способность создает сама природа, и поэт творит из своего духа и в то же время как бы вдохновляется свыше.»
Валерий Яковлевич Брюсов:
«Поэтический талант дает многое, когда он сочетается с хорошим вкусом и направляется сильной мыслью. Чтобы художественное творчество одерживало большие победы, необходимы для него широкие умственные горизонты. Только культура ума делает возможной культуру духа.»
Сирил Конноли:
«Романтик – это неудавшийся священник, а романист – неудавшийся поэт.»
Давид Самойлов:
«Поэзия должна быть странной, Шальной, бессмысленной, туманной И вместе ясной, как стекло, И всем понятной, как тепло.»
Анатоль Франс:
«Сочинение стихов ближе к богослужению, чем обычно полагают.»
Оскар Уайльд:
«Вся скверная поэзия порождена искренним чувством. Быть естественным — значит быть очевидным, а быть очевидным — значит быть нехудожественным.»
Томас Стернз Элиот:
«Поэзия — превращение крови в чернила.»
Илья Эренбург:
««Шуми левкой и резеда. С моей душой стряслась беда. С душой моей стряслась беда, Шуми левкой и резеда». Все понимают, что левкой не дуб и резеда не липа, шуметь они не могут. И всё-таки это хорошо, а почему хорошо, объяснить невозможно: такова поэзия. И, вспоминая Есенина, я всегда думаю: был поэт…»
Александр Сумароков:
«Поэзия ― любовной страсти дочь И ею во сердцах горячих укрепилась, Но ежели осёл когда в любви горит, Горит, но на стихах о том не говорит.»
Жан Кокто:
«Поэзия — это религия без надежды.»
Лидия Обухова:
«Поэзия — это первоначальная попытка расковать немоту мысли.»
Лев Луни.:
«Бывают хорошие стихи, плохие стихи и стихи как стихи, последние ужаснее всего.»
Иосиф Бродский:
«Поэт – средство существования языка.»
Ромен Роллан:
«Поэзия (как ошибочно считают люди наивные или пресыщенные) заключается не в ритмическом сочетании слов-погремушек, но в духе, который охватывает широкие горизонты и видит дальше и глубже, чем глаза человека.»
Стивен Уоллес:
«Вся поэзия — экспериментальная поэзия.»
Ралф Уолдо Эмерсон:
«Стихотворение должно состоять из строк, каждая из которых — стихотворение.»
Бенедетто Кроче:
«В поэзии нет фактов, а есть слова, нет реальности, а есть образы.»
Джон Китс:
«В свой час своя поэзия в природе.»
Анатолий Васильевич Луначарский:
«Поэзия не может не быть поэзией своего времени и должна быть ею. Но тот, кто выражает черты своего времени, роднящие его с будущим, оказывается бессмертным.»
Никола Буало:
«Один безупречный сонет стоит длинной поэмы.»
Вергилий Марон Публий:
«Я не стремлюсь охватить своими стихами все.»
Демокрит:
«Все, что поэт пишет с божественным вдохновением и святым духом, то весьма прекрасно.»
Инна Гофф:
«У поэтов стихи, как дети, рождаются от женщин.»
Михаил Зощенко:
«Маловысокохудожественные стихи.»
Халиль Джебран:
«Между ученым и поэтом простирается зеленый луг: перейдет его ученый — станет мудрецом, перейдет его поэт — станет пророком.»
Неизвестный автор:
«Негодование делает поэтом.»
Афанасий Фет:
«Кто не в состоянии броситься с седьмого этажа вниз головой, с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху, тот не лирик.»
Джеймс Дуглас Моррисон:
«Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.»
Мигель де Сервантес Сааведра:
«Не следует обращать внимания на крохотные пятнышки на лучезарном солнце: пусть лучше подумают о том, сколько пришлось пободрствовать Гомеру, чтобы создать произведение, в котором так много света и так мало теней.»
Лев Карсавин:
«Поэт — дитя, он смеется лучшим в мире смехом — смехом сквозь слезы.»
Стефан Малларме:
«Стихи делают не из мыслей, мой дорогой. Стихи делают из слов.»
Джон Ките:
«Поэт — самая непоэтичная из божьих тварей, ибо он лишен своего липа: он вечно стремится заполнить собой инородное тело.»
Шарль Бодлер:
«Поэзия …имеет целью только самое себя. Другой цели она иметь не может… Это не значит, что поэзия не должна облагораживать нравы, …что ее конечный результат не должен возвышать человека над уровнем обыденных интересов, сказать такое — было бы явной нелепостью. Я только утверждаю, что если поэт преследовал моральную цель, то он ослабил свою поэтическую силу, и . . . его произведение будет неудачно. Поэзия, под страхом смерти или упадка, не может ассимилироваться со знанием и моралью.»
Пол Четфилд:
«Поэзия — музыка мысли, доносимая до нас в музыке языка.»
Борис Слуцкий:
«И что такое поэзия, пусть даже не хорошая, а просто ― поэзия? Какие знаки различия носит Медный Всадник?»
Морис Бланшо:
«Поэзия стала повседневностью.»
Осип Мандельштам:
«Эти ваши стихи можно удалить из моего мозга только хирургическим путем.»
Акутагава Рюноскэ:
«Проза занимает место в литературе только благодаря содержащейся в ней поэзии.»
Константин Георгиевич Паустовский:
«Поэтическое восприятие жизни, всего окружающего нас — величайший дар, доставшийся нам от поры детства. Если человек не растеряет этот дар на протяжении долгих трезвых лет, то он поэт или писатель.»
Максим Горький:
«Прославим поэтов, у которых один бог — красиво сказанное бесстрашное слово правды.»
Леонид Латынин:
«Что касается поэзии, она всего лишь тень во времени, которая естественным образом повторяет форму нашего сумеречного сознания.»
Джордж Ноэл Гордон Байрон:
«Нельзя вблизи сидящих на престоле Стоять певцу.»
Альфред Адлер:
«Поэты лгут, но их ложь приятна.»
Михаил Савояров:
«Поэзия ― она как рвота. Попробуй, удержи её, Зажми хоть рот, стяни живот, Но всё равно прорвётся, пронесёт. И дырочку ― найдёт.»
Лазарь Лагин:
«Хороших стихов мало у кого много.»
Томас Стернз Элиот:
«Истинная поэзия воспринимается прежде, чем понимается.»
Мигель де Сервантес:
«Поэзия подобна нежной и юной деве, изумительной красавице, которую стараются одарить, украсить и нарядить многие другие девы, то есть все остальные науки, и ей надлежит пользоваться их услугами, им же — преисполняться ее величия. Но только дева эта не любит, чтобы с нею вольно обходились, таскали ее по улицам, кричали о ней на площадях или же в закоулках дворцов. Она из такого металла, что человек, который умеет с ней обходиться, может превратить ее в чистейшее золото, коему нет цены.»
Вильгельм Дильтей:
«Нельзя постичь жизнь поэта без знания процесса воображения.»
Ханс Георг Гадамер:
«Когда легко написать хорошее стихотворение — трудно сделаться поэтом.»
Дон Маркис:
«Поэзия — это то. что увидел Мильтон, когда ослеп.»
Роберт Линд:
«Времена великих прозаиков наступали тогда, когда мужчины брились. Времена великих поэтов наступали тогда, когда мужчины носили бороды.»
Аристотель:
«Поэзия — удел человека или одаренного, или одержимого.»
Мэтью Арнольд:
«Что может быть хуже для прирожденного поэта, чем родиться в век разума!»
Поль Валери:
«Стихотворение есть растянутое колебание между звуком и смыслом.»
Эмиль Мишель Чоран:
«Ветер, который так прекрасно замещает музыку и поэзию. Странно, что в краях, где он дует, ищут каких-то других средств выражения.»
Антоний Слонимский:
«Стихи могут быть без ритма, стихи могут быть без рифмы, стихи могут быть без смысла. — но нельзя, чтобы все сразу в одном стихотворении.»
Джозеф Аддисон:
«Остроумно написанный памфлет точно отравленная стрела, которая не только наносит рану, но и делает ее неизлечимой.»
Готхольд Эфраим Лессинг:
«Я давно уже считал, что двор — не место для поэта, который должен изучать природу. Но если пышность и этикет превращают людей в машины, то обязанность поэта — снова сделать из этих машин людей.»
Михаил Аркадьевич Светлов:
«Поэзия — моя держава, Я вечный подданный ее.»
Роберт Браунинг:
«Ты хочешь, чтобы твои песни не умерли? Пой о сердце человека.»
Генрих Гейне:
«Первый, кто сравнил женщину с цветком, был великим поэтом, но уже второй был олухом.»
Ролан Барт:
«Поэтическое воображение по сути своей не формирует, а деформирует образы.»
Сергей Бонди:
«Ранние стихи Лермонтова, к сожалению, дошли до нас.»
Жан Расин:
«Поэты имеют то общее с еретиками, что они всегда защищают свои произведения, но что совесть их никогда не оставляет их в покое.»
Тадеуш Рицгер:
«От поэта часто остается одно-единственное стихотворение. Жаль, что неизвестно заранее, какое именно, а то бы можно было не писать всех остальных.»
Яков Полонский ? Мечтатель
(Юноша 30-х годов XIX столетия)
Вера есть величайший акт человеческой свободы.
В. Жуковский
Мертвые суть невидимые, но не отсутствующие.
Отдадим справедливость смерти.
Виктор Гюго
I
Те образы, черты которых были
Так живы, так знакомы не одним
Моим глазам, и навсегда могилой
Заслонены и даже как бы смыты
Потоком лет — не призраки ли?..
Но они как бы вернулись и — зовут…
Или, безмолвствуя, мне указуют
На прошлое. И в этом прошлом я
Кажусь им тенью, мертвой для живых —
Живой для них, — по существу такой же,
Как и они. И вижу я себя
С другим лицом, в кругу других, когда-то
Мне близких лиц…
И вот одно из них,
Которых тень иль дух неуловимый,
Никем не ведомый, никем не зримый,
В моей душе иль в памяти моей
Приемлет вновь и цвет и очертанья
И голос — это милое лицо
Ровесника и друга школьных лет,
Поэта-мистика, который мне вверял
Наивные мечты свои. Увы!
В тридцатые года романтик юный
Сгорел от них, и на моих глазах
Угас навеки…
Звали мы его
Вадимом, а фамилия его
Была Кирилин. Будь он жив, — быть может,
Он так же бы боролся и с нуждой,
И с неотвязной музой.
Но его чело
Не знает терний, и он спит глубоко
В сырой могиле, и могилы этой,
Когда-то дорогой и орошенной
Слезами и увенчанной цветами
Из городских садов, теперь никто бы
И не нашел… Не долговечно наше
Посмертное жилище, как и все
На свете.
Но каким воскрес он
В моих воспоминаньях, как любимый
Товарищ, пусть таким и выплывает
На этот лист бумаги, для того,
Чтоб перейти в печать или в камин —
Что иногда почти одно и то же…
…. ……..
IV
В летний день, бывало,
По воскресеньям, уходил он в рощу,
Что примыкала к городскому валу,
И где паслись коровы. Звук свирели
Пастушеской и ржанье кобылицы
Стреноженной, и перекатный шум
Колеблемых дыханьем ветра листьев,
Как музыка, ласкали слух его;
И вдоль ручья он уходил далеко
От города; и как рыбак, который,
Закинув удочку, ждет целые часы
Улова, чтоб не даром голодая,
Прийти в свою семью с лещом иль щукой, —
Так, походя, весь день, он ждал чего-то
Необычайного: прислушивался к ветру,
Приглядывался к искрам солнца в струйках
Чешуйчатых, ласкающих камыш;
Или под тень развесистой ракиты
Ложился на песок, и напряженно,
Как бы подглядывая чей-то вечно
Теряющийся шаг, глядел он
На все далекое и близкое, как будто
Боялся проглядеть или проспать
Неведомое им в природе чудо
Или виденье… Сам не понимал он,
Что иногда таилось у него
В душе болезненной, готовой верить
И в красоту, и в бога, и в природу,
И в демона.
V
В двенадцати верстах
От города был монастырь. На берегу
Оки стоял он, заслонившись рощей
Березовой от столбовой дороги.
И летом он ходил туда — молиться.
Но что мудреного, что наш мечтатель
Любил крутой, высокий берег — вид
На луговую сторону реки,
Возобновленный, бедный монастырь
И те развалины, где находился
Великокняжеский когда-то терем.
Там, по преданью, жил когда-то
Или гостил великий князь Рязанский
(Олег, колеблющийся современник
Побоища на Куликовом поле).
Невзрачен был вид этих теремов
Или развалины: то был не замок,
И не дворец, а просто дом кирпичный,
Без потолка, с обрушенным карнизом
И маленькими окнами. (Без окон,
С подвальным входом, нижний был этаж).
Обломками старинных изразцов
И кирпичей засыпанные сени
Высокою крапивой заросли,
Тогда как на стенах, вверху, ютились
Березки и кудрявились кусты…
VI
Все проходили равнодушно мимо
Кирпичных стен неживописной этой
Развалины; один Вадим Кирилин
Любил там по часам стоять и слушать,
Как наверху весенний ветерок,
Порхая, шелестел листвой березок,
И как там пели птички… Это все
Невольно говорило сердцу и уму,
Что жизнь и знать не хочет ни о том,
Что было, ни о том, что будет. Всю
Природу удовлетворяет миг
Насущного… Но мы не таковы!
Без прошлого и будущего мы
Не можем жить, принадлежа всецело
Обоим, как растительная жизнь
Принадлежит корням, цветочной пыли
И завязи плодов. Между грядущим
И прошлым мы — таинственная точка,
Лучистая, которая нам светит
Или назад, или вперед… Кирилин
Любил, оглядываясь, рисовать
И нашу быль, и наши небылицы:
Немудрено, что стоя перед этой
Красноречиво-бедной стариной,
С ее нерадостно прожитым веком,
Мечтал он и, мечтая, домечтался
До лихорадочного бреда. Вот как сам
Описывал он мне свой странный бред,
Наверное прикрашенный его
Живой фантазией:
VII
«Всю ночь согреться
Не мог я; но, ты знаешь, я люблю
Простудою лечиться от простуды,
Прогулкой от бессонницы; и вот,
Не торопясь, дошел я до того
Монастыря, где схоронен отец мой
И где когда-нибудь меня зароют,
И там застал я позднюю обедню,
Заупокойную; но я заметил
У клироса Метелкина Захара,
А где Захар Кузьмич, там не могу я
Молиться — сам не знаю почему…
Быть может, оттого, что осуждаю,
А если осуждаю, то грешу,
И этот грех мешает мне молиться.
В приделе гроб стоял, и так сквозило
Тлетворной сыростью, что вышел я
На воздух, — голова кружилась, сердце
В виски стучало. Утро было тихо,
Тепло и пасмурно… Я был не в духе
И тосковал, и даже без причины
Готов был плакать… Незаметно, ежась,
Я подошел к обломкам, — сам обломок
Великого чего-то, может быть,
И беспредельного чего-то, — но чего?
Не ведаю… И вот невольно стал я
Глядеть в окно глухой, кирпичной
Развалины, и вдруг передо мной
Возник далекий век… В туманном
И пыльном полусумраке, в окне
Я увидал тесовую кровать
Под пестрым пологом; а там, за нею
В углу на гвоздике, ручник с каймою
Из деревенских кружев. — Протираю
Глаза и вижу: как во сне: к окошку
Подходит девушка и, пригорюнясь,
Одной рукой поддерживает локоть
Другой руки; камчатный сарафан
Еще не доверху застегнут; видно,
Не рано встала, подошла к окошку,
Задумалась и молча смотрит вдаль.
«Уж не княжна ли?.. — думаю. У ней
На голове жемчужная повязка
И с длинными подвесками сережки
Из серебра и бирюзы… Вздохнув,
Она меня заметила — и брови
Слегка приподнялись, и потемнели
Большие, влажно серые глаза;
И как-то странно: розовые пятна
На молодом лице ей не мешали
Казаться страшно бледной.
VIII
Все-то
Вдруг замерло во мне, когда она
Заговорила… Господи! Какой
Прерывистый и ласково-плачевный
Был это голос: «Мальчик! ты не знаешь,
Какая день и ночь змея-тоска
Сосет мне сердце! Не котлы кипят
Кипучие, — ножи точат булатные…
Что будет с Русью?.. Старший брат мой
В глухой степи тамбовской в плен к ногайцам
Попался и зарезан… Младший брат мой —
Дремучими болотами, лесами
Куда-то пробирался — и о нем
Ни слуху нет, ни духу: или леший
Завел его и заморил, иль ночью
Русалки утащили в омут темный…
Старуха мамка ждет сынка родного
Из Золотой Орды, и день и ночь
Сидит в лесу на пне и молча
Повязанной качает головой,
Все что-то шепчет; выплакала очи
И помешалась… Мой родной к Мамаю
Поехал ублажать его дарами;
Жених сбежал в Москву. Что с нами будет?
Неужто и взаправду затевает
Димитрий Иоаннович — московский
Великий князь — недоброе: войну
С татарами!.. Как будто есть на свете
Такая силища, что одолеет
Их полчища несметные. О боже!..
Как глухо все кругом! Как будто
Все вымерло… И голод, и пожары,
А я все жду — все жду, все жду чего-то
Ужасного… все думаю: придут
И если не зарежут, свяжут руки
И на позор неслыханный меня
Сведут на рынок и сорвут с меня
Мои одежды, потешаться станут
Моим стыдом и ужасом смертельным.
Недаром я все ночи напролет
Не сплю и вся дрожу, как листик
Осиновый… Скажи мне, мальчик,
Какие вести ходят? Что пророчит Фома-юродивый?..
Что ж ты молчишь,
Мой милый, мой болезный?»
IX
Помутилось
В глазах моих; забилось сердце;
Я бросился к окну, крапивой руку
Обжег и — в ужасе остановился…
В окне мерещился какой-то призрак,
Закутанный в лохматый саван… Но
Ударил колокол, и я очнулся»…
XI
Он стал рассеян и меланхоличен.
А меланхолия — болезнь: она
Таится в нервах и боится смеха;
И если улыбнется, то такой
Натянутой улыбкою, что ей
Становится неловко. Юность
Не церемонится: я стал его
Расспрашивать, стал приставать к нему:
«Скажи, скажи, здоров ли? Что с тобою?
Иль ты опять влюблен в мечту, в царицу
Своих воздушных замков?» И однажды,
В вечерний час, и на него нашла
Минута откровенности.
XII
«На днях, —
Сказал он, — праздник был в монастыре,
И, несмотря на зной, задумал я
Идти туда, и там застать обедню,
И с вынутой просфорою вернуться
К старухе няне; но, как ни спешил я,
Порядком запоздал. Застал толпу
На паперти и даже на погосте.
Чтоб протесниться в церковь, нужно было
Толкаться и давить мальчишек. Я
Пошел бродить по старому кладбищу;
Там видел я, как кое-где, накренясь
К сырой земле, подгнившие кресты
Линяли; каменные плиты были
Покрыты лишаями, желтовато-
Оранжевого цвета, или мохом
Коричнево-зеленым. Письмена же
Славянские, которых уж давно
Никто не разбирал, истерты были
Ногами и засыпаны землей.
Все навело меня на мысль, не здесь ли
Покоятся останки той княжны,
Которая весной в окошке мне
Мерещилась…»
Тут мой приятель, помню,
Пустился в рассужденья. Повторить
Их слово в слово нетлогу я; но
Таков, по крайней мере, был их смысл:
«Я знаю, прах ее давно исчез,
Рассыпался и с ветром, может быть,
Вокруг меня носился вместе с пылью…
Так если я спрошу тебя: куда
Осел дымок соломинки спаленной, —
Ты без труда мне тотчас же ответишь:
На камни, на траву, на человека;
Но где рассеялось ее сознанье?
В какую превратилась пыль — печаль?
Или на ком ее осело чувство —
Любовь ли, ненависть ли — все равно?
Кто скажет? Даже ты не скажешь», —
Добавил он наивно. — К нам не шло
Ни философствовать, ни задавать
Неразрешимые вопросы; мы
О них мечтали, и решали их
По-своему…
«Итак, вообрази, —
Он продолжал, — вообрази, что если
России и теперь грозят враги,
И ежели беда не за горами,
То что мудреного, что то же чувство
Тревоги и печали, тот же страх
За родину проснулся в этой тени,
Что веет около развалин — или
Вокруг того гнезда родного, где
Так безотрадно в страхе и тоске
Прошла ее вся молодость?.. Иначе
Как это все понять?..» Тут он хотел
Еще добавить что-то, ко запнулся,
Потупился и покраснел,
XIII
«Ага!
Я, значит, прав был: ты влюблен
В свой глупый бред, в свою больную
Фантазию!» — «Фантазия ли это? —
Сам рассуди, — воскликнул он, — я шел
С кладбища, среди старых теремов
Великокняжеских, — и уж хотел я
Пройти на ту лужайку, где тютюн
Курили кучера и поджидали
Своих господ, а возле экипажей
Помещичьих разнузданные клячи,
Маша хвостами и обороняясь
От оводов, щипали мураву
И в старых хомутах своих казались
Счастливее меня — так благодушно
Жевали и оглядывались. Шел я,
Задумавшись, и вдруг на перекрестке
Двух узеньких тропинок, где цвели
Акации, я поневоле дрогнул
И стал, как вкопанный. В пяти шагах
Передо мной была озарена
Сиянием полуденного солнца
Красавица. О, никогда еще
Глаза мои на свете не видали
Такой небесной, чистой красоты!
Я ею поражен был, как виденьем —
И замер… Девушка была в простом
Суконном черном платье; бледный
Овал лица ее и белый лоб
Был оттенен приподнятой вуалью;
Глаза, большие, синие глаза,
Задумчиво из-под густых ресниц
В молитвенном каком-то настроенье
Куда-то вдаль глядели, и в чертах
Ее лица, казалось, грусть была
Незримая, а пряди пышных
Темно-каштановых волос ее вились,
И ветерок слегка ласкал их, словно
Остерегаясь смять их. Говорят,
Мадонна Рафаэля — совершенство;
Но совершеннее того, что дал мне бог
Увидеть — я не знаю… «Уж не сон ли?» —
Подумал я… И мне хотелось
Заговорить; но у меня язык
Прилип к гортани…
XIV
Вдруг она очнулась
И тотчас же заметила меня.
Она заметила смешной восторг мой,
Мои с таким наивным изумленьем
Приподнятые плечи, улыбнулась,
Потупилась и, опустивши складки
Своей вуали, легкая, как тень,
Исчезла за стеной и, может быть,
У паперти вошла в толпу. А я?
Увы, я, как дурак, на том же месте
Стоял, как вкопанный, — был, как в чаду
Или в тумане. Мне хотелось плакать,
И ликовать, и славить бога.
Я все забыл… Когда же спохватился,
Уж было поздно.
Рассеянный, горячий,
Весь как в огне, напрасно я искал
Глазами образ, или хоть намек
На ту, которую я так безбожно,
Так глупо прозевал. В коляски,
В четырехместные кареты, в дрожки
Старинные заглядывал. — Нигде!
И так, порывисто дыша, я вышел
На пыльную дорогу. Несомненно
Своих знакомых я бы не узнал,
Когда б их на пути случайно встретил.
В моей душе все путалось, все было
Восторженно и глухо. Я не шел —
Летел, как бы по воздуху, навстречу
Таинственной улыбке. Красота
Воочию явилась мне, меня
Заметила и даже улыбнулась, —
Чего ж еще?
И, знойный весь, к обеду
Вернулся я домой и, может быть,
Впервые распахнувши душу, молвил:
«Есть в мире чудо — и не даром, братцы,
Я все искал его — теперь я знаю,
Что это чудо — красота».
Никто
Меня не понял. Только старший брат
Пробормотал: «Пожалуйста, любезный,
Садись и чепухи не городи»…
XVI
«Скажи, куда девалась красота?
И если есть она на белом свете,
Зачем она скрывается, как клад,
Зарытый в землю скрягой? отчего,
Куда я ни гляжу, нигде не вижу
Божественного образа? Вот вы
Влюбляетесь… и знаю я, в кого…
И что же?., разве это красота?..»
Тут я не вытерпел — спросил Вадима:
Ужели он при всем своем блужданье
Кругом да около нигде не встретил
Той девушки?..
«Ни разу, — оборвал он, —
Нигде, ни разу!..
Не напоминай!..»
Смеясь, я заглянул ему в лицо,
А он поник и опустил ресницы.
Мы помолчали…
«А княжну я видел, —
Вдруг он проговорил, как бы очнувшись, —
Ту самую княжну, что, помнишь,
Когда я в лихорадочном бреду
Стоял перед развалиной и грезил?..» «Неужели?..»
«Ну да… не наяву, конечно,
Во сне… но это было так же ясно,
Как наяву. Мне снился, братец мой,
Какой-то тихий, летний вечер; далеко
Распространялись сумерки; заря
Из-за реки румянила туман,
И всенощная отошла в монастыре.
Монахи вышли в черных клобуках,
К ним подкатили тройки, и они
В какие-то телеги шумно сели
И с колокольчиками укатили…
Но хоть они меня и звали, я
Остался и в досаде на кого-то
Попал на монастырское кладбище.
Иду, жду месяца из-за тумана;
Но нет ни месяца, ни звезд; одна
Вдали лампада светит. Вдруг, направо,
От узенькой тропинки, мелким щебнем
Посыпанной, я вижу над могилой,
Или над черною, разрытой ямой,
Поникла девушка. Она стоит
Ко мне спиною так, что мне не видно
Ее лица; одну ее повязку
На голове да косу я заметил,
И тотчас же во сне подумал: «Ах,
Нельзя ли избежать мне этой встречи!..
Зачем она?» Я угадал чутьем,
Какая это девушка… она —
Та самая, которая в бреду
Мне грезилась в окно кирпичной
Развалины… И странно, почему-то
Я и во сне ничуть не сомневался,
Что это — не живое существо,
Что это — призрак. Сердце у меня,
Как говорят, захолонуло; тайный ужас
Подсказывал: «Беги, беги, пока
Она не обернулась»…
Но она
Вдруг повернула голову и тихо
Проговорила: «Это ты, мой мальчик?»
Я так и замер; слышу в тишине,
Уже знакомый мне, певучий голос,
И нежно-ласковый, и горький… вижу,
Она меня рукою манит и лепечет:
«Уж я ждала тебя, ждала, мой милый!
И ждать устала!»
Я перекрестился.
Стою и слушаю:
«Жених мой пал
На Куликовом поле, пал в бою
С татарами… вернулся мой отец —
И не нашел меня… придут баскаки —
И тоже не найдут: я схоронилась, —
Да и тебя сумею схоронить…»
От этих слов, признаться, у меня
Колючий холод пробежал по телу.
А я, как заколдованный, стою
И слушаю…
«Пока жила я, мне любить хотелось.
Бог не привел, и злые люди
Не захотели… я жила одна
У батюшки в высоком терему
И ныла сердцем; не с кем было
И поделиться мне мятежным горем.
И я ушла… и спряталась. Никто
И не заметит, как сойдемся
Мы в темноте; никто нас не осудит:
Ни бог, ни злые люди. Я люблю
Тебя, мой ненаглядный, мой желанный…
И в тесноте нам сладко будет спать,
И до людей нам дела нет. Ты — мой,
Навеки мой!..»
И очутился я
От этой страшной девушки так близко,
Что я уже не мог не ощущать
Ее неровного дыханья на своем
Испуганном лице. Она дрожит
От радости и страстного порыва,
И задыхается и уж не говорит — —
Бормочет что-то… Серые, большие
Ее глаза горят; она руками
Охватывает стан мой и влечет
В то темное пространство, что зияет
У самых наших ног. Я вырываюсь —
И не могу освободиться…
Няня
Услышала мой стон; из коридора
Вошла ко мне, перекрестила.
Я
Узнал ее не скоро; но очнулся
И поднял голову. Вот как я видел
Мою княжну».
«Эх! — выслушав его,
Подумал я, — не сочинил ли ты
Свой сон? Рассказываешь так красно.
Как будто ты и мог припомнить все,
Что слышал ты во сне!»
Мы помолчали.
«Все это пустяки, — сказал я наконец, —
Глупейший кошемар! Гроша не стоит
В сравненье с тем, что испытал ты,
Когда блуждал по нашему уезду».
«Неужели, — сказал он, на прощанье
Пожав мне руку, — этот глупый сон —
Без всякого, без всякого значенья?»
«Без всякого», — сказал я и ушел.
XVII
Смешон мечтатель мой, исколесивший,
Быть может, сотни верст, пешком, без денег
И без сопутника, с одной надеждой
Не нынче-завтра, где-нибудь, случайно
Увидеть ту, чья красота глубоко,
Как знойный луч, в его проникла сердце.
Ведь он пошел на поиски за ней
Не для того, чтоб ей в любви признаться,
Не для того, чтоб ею обладать,
А для того, чтоб видеть — только видеть,
И насладиться этим лицезреньем,
Как наслаждаются святые старцы
Или аскеты, созерцая образ
Мадонны — лик небесной красоты,
Что озаряет тихим светом пх
Молитвами прославленную келью,
Он верил, что на свете существует
Божественная девушка, и верил,
Что за ее свободу он готов
Идти в огонь и в воду. Стих его,
Небрежный и подчас неловкий, стал
Певучее, и я, его судья
Неопытный и даже, может быть,
Пристрастно-невзыскательный, ему
Пророчил славу. Что такое слава —
Он понимал по-своему. Быть может,
Под этим словом мой неисправимый
Мечтатель разумел триумф Торквато
Или Петрарки… может быть, ему
И снился русский Капитолий…
Будь жив он, как бы изменился он!
Из зла и блага, из противоречий
Того, чего он ждал и не дождался,
Какую б он блистательную соткал
Одежду для своей тревожной Музы!..
И эта Муза нам была б родная…
Но он не вынес их — противоречий этих…
И первый беспощадно нанесенный
Удар его мечтательному сердцу
Был для него ударом роковым.
Как вам это стихотворение?
Сожалеем, но у нас пока нет этого стихотворения в аудиоформате.
Если Вы хотели его услышать, напишите, пожалуйста, в комментариях и мы постараемся оперативно подготовить запись.
Благодарим за понимание!
Анализ стихотворения
Вот что нашлось на YouTube по этому запросу
Сожалеем, если Вы не нашли на нашем сайте то что искали. Помогите нам стать лучше, ответив на 2 вопроса.
Также вы можете заказть анализ стихотворения у нас, заполнив форму.
Другие произведения автора
Яков Полонский ? Вечерний звон
Яков Полонский ? Могила в лесу
Яков Полонский ? И. С. Аксакову (Когда мне в сердце бьет, звеня, как меч тяжелый)
Яков Полонский ? К NN (Кто поневоле оторвал)
Яков Полонский ? Пчела
Яков Полонский ? В прилив
Яков Полонский ? Дорога
Яков Полонский ? Любви не боялась ты
Яков Полонский ? Аллегория
Яков Полонский ? И любя, и злясь от колыбели
Другие стихи русских поэтов